— Дашка, а я к тебе, — зашептал он, схватив меня за руку, — пойдем скорее!..
Я выдернула руку.
И с достоинством произнесла:
— Вот еще!
Степа, однако, не понял причины моей аристократической надменности, снова схватил за руку и поволок наверх, шепча:
— Там у дяди черт знает что творится! Иди сама посмотри!..
Поняв, что у парня пробел в воспитании, я хотела было сообщить ему об этом как-нибудь поманернее, но не успела, так как, тащимая Степой, очень быстро оказалась на двенадцатом этаже, перед дверью Бориса Тимофеевича.
Когда я вновь увидела дверь, весь искусственный гонор моментально слетел с меня, и я, уже не сопротивляясь, вошла в квартиру вслед за племянником антиквара.
— Ну, и что тут у тебя творится?
— Сейчас увидишь… — зашептал Степан, скидывая ботинки, похожие на две огромные лодки, и волоча меня за руку в большую комнату.
Он сказал что-то еще, но последние слова я пропустила — меня вдруг опять охватило все то же необъяснимое чувство, оно нахлынуло на меня, как нежданная огромная волна посреди спокойного голубого моря.
Комната мне знакома.
Я бывала здесь, и не раз.
И… бывала с какой-то целью…
— Эй! — вернул меня к реальности парень.
С трудом отрываясь от некоего глубинного воспоминания, я медленно повернула к нему голову. Выглядел Степан неважно — лицо перестало быть круглым из-за появившейся легкой впалости щек, а покрасневшие веки выдавали бессонную ночь, и едва ли единственную. Взгляд, который бросил на меня парень, показался затравленным.
— Что с тобой?.. — испугалась я.
— Дядя… — произнес Степа страшным голосом.
— Что — дядя?.. — невольно понизив голос, спросила я, приблизившись к нему.
— По-моему, он не умер… — едва слышно проговорил тот.
Я отпрянула назад.
И, несмотря на очевидную несуразицу произнесенного, внезапно почувствовала легкий прилив страха.
Но прилив этот относился не к покойному дяде, а к самому Степе.
Пока я стояла столбом посреди комнаты, тот неожиданно метнулся из гостиной в маленький коридор, ведущий в удаленную спальню, и оттуда послышалась знакомая фраза:
— Иди сюда!
Отгоняя странное ощущение, я беспрекословно двинулась за племянником Бориса Тимофеевича через гостиную и несколько забитых сундуками и тюками закутков и, наконец, оказалась в угловой комнатке, точной копии моей собственной спальни, перед стоящим у окна небольшим письменным столом.
Степа вытянул вперед веснушчатую руку и указал на лежащую на столе продолговатую черную ручку.
— Видишь, ручка?
Чувствуя, что ситуация отдаленно напоминает утро в палате сумасшедшего дома, я, тем не менее, покорно подтвердила:
