— Тебя должны были затоптать, — нервно хмыкнул Энтони. Рядом с ним, страдальчески крякнув, опустился Джон. Бедняга бережно придерживал окровавленную ногу без сапога.
— А тебе размозжить черепушку, — осклабился Хьюго.
Они живы, все четверо, могло ли это быть правдой? Берни вгляделся в тела убитых. Могут ли павшие воины восстать? В преданиях и песнях могли, так чем хуже драгунский полк тех восставших героев? И так ли уж привиделся ему Кэдоган? Откуда-то издалека каркнули. Оссори, задрав голову, посмотрел по сторонам. В закатном небе кружили вороны, но тот, которого он слышал, находился ближе. Хьюго кивнул ему за спину, выругался одними губами. На нагруднике того, что был порученцем Аргойла, восседала чернопёрая тварь. Ворон насмешливо каркнул Берни в лицо, клюнул убитого в глазницу, заглотил кусок глазного яблока.
— А ну, пошёл! — крик ударил по ушам. Берни скривился и обхватил голову руками.
Ворон пронзительно крикнул, но улетел. Согнать их всех, сейчас! Оссори схватил рог, прижал от чего-то солёный наконечник к губам. Трубный глас разлетелся величием, взмахом драконьих крыл, огненным всплеском. Это был сигнал славы драгун… а теперь и памяти. Берни уронил руки, виски пульсировали, у ушей сделалось мокро, горячо, но он уже не чувствовал боли.
— Очаровательно, но сейчас уже поздно ими дорожить. Может, прекратишь там болтаться и поможешь мне наконец со шлемом?
Берни вернулся к Энтони. Друг глянул почти враждебно, а затем сощурился на солнце, сминая в руках клочки сухой травы.
— Тихоня, — Хью покачал головой, прицокнул языком. Он пытался освободить ногу Джона от носка и лоскутов штанины. Загрубевшая от засохшей крови ткань едва поддавалась, её размочить бы, но фляги давно опустели, озёр или рек близко не было… Только чужая кровь, пролитая на землю.
Шлем Энтони примят на затылке, по вмятине тянулась трещина, и даже сквозь неё багровела загустевшая кровь. Берни осторожно взялся за поля шлема, потянул, и Энтони зашипел от боли.
— Был Тихоня, а теперь пусть слушает. Труби, говорил я тебе, просил я тебя? — Он скомкал пучок травы, разорвал, зажмурился, с силой закусил губу.
— Энтони… — Берни поддел шлем ото лба, тот дался, хоть и нехотя. Говорил, разумный Аддерли говорил многое, но разве Оссори не раскаивался?
— Говорил! И что теперь? Погибель лучше, чем бесчестье, так, дьяволёнок? — разорванная жухлая трава поле
лоса эхом разносятся в голове? Берни приподнял шлем у затылка, почувствовал, как отрываются от железа прилипшие волосы.
