— Устроим пир, — подмигнул Котронэ улыбающейся сестрёнке.
2
Кажется, пьеса вернулась с антракта. Но из параскения дом тётушки сделался сценой, Сезар же из ключевого действующего лица стал зрителем. Он дошёл до лестничной площадки, когда уловил разнобой двух голосов. Служба у принца научила дружить с темнотой, использовать себе на благо каждое её преимущество. Невесомый шаг в сторону — мозаика под подошвами и не вспомнит о нём, и лишь раскидистое деревце в кадке внимает, развесив листья, актёрам в холле, круглом, как яма орхестры.
— … Винья, не пугайся, Винья, верь же мне! Я уговорю его, и он не тронет вас. Не обидит. Я сам уплачу эту цену. Виновный да ответит.
— Святые лучики, как он узнал?…
Оливия и Рамиро стояли у подножия лестницы трагическим изваянием. Она поторопилась навстречу мужу без рокетти, а он вернулся домой без плаща. Его шпага кончиком ножен поддевала лохмотья утренней мглы, тускло мерцало серебряное шитьё колета.
— Уловка. Гнусная и грешная. Но лучше тебе не знать. — Рамиро молча обнимал Оливию, которая и не ждала ответа — только силилась не разрыдаться, сжимая губы и трясь лбом о его плечо. Супруги немного походили друг на друга: оба худые, порывистые, с резковатой красотой хищных птиц и равно хриплыми голосами. Рамиро, конечно же, был куда выше, да и размахом плеч Всевечный его не обидел.
— Она была дурной женщиной, — до времени придержав рыдания, Оливия отстранилась от мужа и принялась собирать к затылку массу тяжелых тёмных волос. Вода стекала с них, пропитывая сорочку, скапливаясь у босых ступней, придавая женщине образ русалки… Чей возлюбленный одумался и принял её любовь, но поздно, и разлука ждёт у ворот. — Она лишила тебя покоя при жизни, не отпустит и в смерти. Такие тайны уносит в могилу, а Бог о них и так знает.
Сезара прожгло огнём, как если бы у него поднялся жар, лихорадка, но мысли с отрезвляющими щелчками вставали стёклышками в витраж тайны семьи Рекенья. Сезар застал чету Куэрво до рождения Пенелопе, и для него не было тайной, что приёмный отец позволял себе знаться с другими женщинами. До того, как родилась Пенелопе, Оливия заправляла герцогским двором, держась неунывающей, отзывчивой и набожной сеньорой. Но стоило ей оказаться одной — лилось много слёз от неверности горячо любимого мужа и от несчастливых беременностей. С появлением на свет болезненной Пенелопе чета Куэрво распустила двор, сколь бы неприлично для герцогов это ни было, а Рамиро превратился из ходока в примерного семьянина. И всё же Сезар держался с ним настороже долгие годы. Однако этим летом маршал ушёл в отставку и сократил свой мир до двора, где король не отпускал от себя нового советника, и дома, где ступка для толчения трав легла в его руку так же ровно, как некогда лежала шпага. Но самый заядлый клеветник не смог бы выдумать, что крупнейшее своё похождение Рамиро ви Куэрво совершил до брака.
