— Вы желали ему смерти, всегда, так что можете радоваться! — закричал Нейдреборн, с годами его крик набрал звучность, обидные слова стали отточеннее, злее.
Почему она может радоваться? Зачем он так говорит? Альда закусила задрожавшие губы, подняла подёрнувшийся пеленой взгляд к плафону, расписанному очередной сценой из жизни королевы Филис. С ней умерло всё доброе, что было в Лоутеане Нейдреборне. Возможно, было.
— Вот до чего вы, наглая выскочка, довели моего кузена! — Графиня Оссори не поняла, когда король оказался так близко и схватил её за запястье, размыкая тоннели рукавов, толкая ей в руки грубый холщовый мешок, перетянутый шнуром из кожи. От короля тяжело пахло лилиями, и Альда наперёд знала, дома у неё заболит голова. Как только она приняла странную, тяжёлую кладь, Лоутеан за локоть притянул Альду к себе и прошептал на ухо: — Пляшите под луной во славу дьявола. Голова вашему мужу больше не понадобится.
И хотя страшный король остался наверху, в своих покоях, а графиня Оссори, не помня как, спустилась в кабинет капитана Рейнольта с ним под руку, ужас пережитого не уходил, лип к сердцу дурным сном наяву. Уютный древесный аромат не заглушал душного запаха лилий, у кресла на столике сверкали гранями хрусталя два забытых бокала — в глазах Лоутеана она ловила столь же холодный блеск.
Не разрушить перед ним образ «мессиры Ледышки» стоило ей невероятных сил. Она молчала, пытаясь удержаться на ногах. Обутые в туфли чудовищного фасона, ходить в таких особый труд, они моги предать её, подкоситься. Упасть на глазах Лоутеана Нейдреборна стало бы самым ужасным позором из всего того, что ей уже пришлось вытерпеть. Обе руки стискивали мешок повыше шнурка, нити холста больно скреблись о ладони. Страшный груз тянул вниз, но выпустить, его уронить? Невозможно! Как он мог? Альда никогда не верила, что Берни может погибнуть. Всегда такой живой, словно бессмертный, он излучал саму жизнь, был ей, и как поверить, что всё, что конец? Это его голова в мешке, со всех сторон стиснутая грубым холстом вместо шлема. И это она, девица Уайлс, вложила туда его голову. Лоутеан прав, снег, она вошла в дом Оссори и замела его снегом, а Берни замерзал в нём и рвался на войну, греться, дышать, жить! А она так привыкла, что он дёргает смерть за хвост, где здесь прислушаться к его предчувствию? Сама она ничего не почувствовала, ну ещё бы, только влюбленным дан такой дар — чтобы один на расстоянии ощущал беду другого, летел отвести её, принять удар на себя.
