— Так ли любил, раз не обуздал свою «похоть» и посмел бесчестить королеву? — Райнеро чуть склонил набок голову, неотрывно следя за каждым движением маршала. Ну же, сбрось это, ведь не может быть, чтобы изнуряющий огонь внутри достался Райнеро от матери. О нет, это отцовское наследство, вот только хитрец научился сдерживать опаляющий гнев. Но не на этот раз. — И это мне рассказывают о высшей, духовной любви. Так как ты любил мою мать, раз забрал у неё честь и подарил бастарда?
Рамиро дёрнулся, одним шагом оказался прямо напротив сына. Райнеро хотел отпрянуть, но Куэрво с силой схватил его за плечи, встряхнул так, что клацнули челюсти. Райнеро не пытался вырваться, смутно понимая — заслужил. Ну же, ударь, чего тебе стоит. Франциско никогда не медлил. Малыш Райнерито зажмуривался, Райнеро принимал пощёчины даже не мигнув. Но от следующего движения Рамиро бастард вздрогнул. Бывший маршал крепко обхватил его руками за плечи и за голову, прижался губами куда-то к макушке. Он обнимал.
— Прости мне, Райнерито. Если сможешь. Прошу.
Райнеро подстерёг вселюцеаннейшего короля у часовни. В сопровождении двух имперских монашков и свиты папенька шествовал с мессы. Благостепенный и полный сил для свершения подвигов. Принц Рекенья часто подышал, чуть сбивая дыхание, и подбежал к королю.
— Ваше величество! — Маской надетая на лицо досада, торопливый поклон. — Я в отчаянии, что опоздал. Я молился у себя за ваше, матушкино и братнее здравие, совершенно забыв о времени.
— Мы бы предпочли, — не сочтя приличным удивляться, папенька заворчал, — чтобы наш сын стоял мессу рядом с нами, ибо зрелище стоящих плечом к плечу Стражей Веры угодно Пречистой деве.
— Я виноват и ищу у вас прощения.
Король ещё раздумывал, монашеки уже решили.
— Сердце, в коем коснеет порок, да не отыщет пути в Царство Солнечное, — хлюпнул правый.
— Истинно так, брат мой. — Левый приходился правому братом не только по вере, но и по матери. Плосколицых шептунов в один и тот же час породила одна женщина, согрешив, вероятно, с камбалой. — Да избави Безначальный принца от помыслов грешных, ибо сам он не ведает, не разумеет, в лунном мраке бродит.
— Да обратится Луна в невидящем оке Солнцем, да довлеют над грешником взоры Девы всепрощающие, — произнося имя Пречистой, правый дёрнул лапками — это его прошибло священным трепетом.
— А́мис, брат мой, — левый на секунду подпёр пальцем-щепкой щёку. Райнеро мог присягнуть, что благочестивые братцы исподволь гордились своим родимым пятном — кругляшом с четырьмя лучами, условно повторяющим знак Пречистой девы.
