— Ну тише, тише, — Яролика прижала подругу к себе и начала укачивать как ребенка. Из ее глаз тоже текли слезы. — Мы сможем. Мы вместе и все сможем. Мы сможем выжить и сможем жить. Ради них.
Она укачивала рыдающую Гориславу и шептала слова утешения, стараясь успокоить не только подругу, но и себя. Потому что в голове у Яролики сейчас не было ничего, кроме желания упасть на снег и разрыдаться. И плакать до тех пор, пока она здесь не замерзнет насмерть. Тогда она, может быть, встретится с семьей. Но она была не одна, и отец учил ее не сдаваться. Яролика не могла предать его даже так, в малом.
— У нас все получится, Горя. Да мы просто слабые женщины, но мы все сможем. Мы ведь не просто женщины, а ведуньи. Вот, — она покопавшись в сумке, достала пузырек, — выпей немного, это поможет успокоиться.
— Ты ведунья, а я ведьма. У тебя, может, и дар, а у меня проклятие, — хмуро произнесла Горислава, все больше успокаиваясь с каждым глотком жидкости из пузырька, — мне бы уж лучше ничем не обладать.
— И ты ведунья, а я тоже ведьма, — со слезами на глазах ответила Яролика. — Ведьмой тоже быть почетно. Это церковники это слово испоганили. У нас обеих дар. Помнишь, как твой папа и моя бабушка говорили. Что это дар от богов, и надо его развивать. А у тебя хороший дар. Сирены людей могли успокаивать, счастье им дарить своим пением.
— Но я не могу! — Горислава встала и отряхнула снег с платья. — Я могу только разрушать. Так что ты полезна, а я нет. — Она вздохнула глубоко и отерла слезы. — Ладно, прости меня, дорогая. Тебе ведь так же тяжело, как и мне. Идем. Если повезет, завтра уже будем в Лигии.
— И ты будешь полезна, — убежденно сказала Яролика. — Ты бы знала, сколько я трав перепортила, пока училась. Бабушка смеялась, что моими снадобьями не лечить, а калечить только. Но ничего, со временем научилась. И ты научишься. Идем, — она тоже отряхнула подол, — для начала доберемся до Лигии, а там решим, что делать дальше.
Помогая друг другу, девушки тронулись в путь. Шли молча, лишь изредка перебрасываясь словами. А в лесу было тихо, будто все звери и птицы сопереживали их горю и не смели подать из-за этого голос.
Яролика занервничала.
— Горя, тебе не кажется, что уж очень тихо.
Горислава, не так хорошо чувствовавшая лес, как ее подруга, пожала плечами:
— Зимой всегда меньше птичьего гомона, правда? Да и звери не спешат встречаться с человеком.
— Да, но… — Яролика пугливо заозиралась. — Так тихо быть не должно, хоть что-то… Слушай, я попробую к деревьям прислушаться. Помнишь, у меня несколько раз получалось. — Не дожидаясь ответа, она подошла к большому дубу, сняла варежку и помедлив приложила руку к стволу дерева.
