…А еще Лорин оказалась невероятно горячей, в прямом смысле. Стоило только коснуться ее кожи, невероятно нежной, шелковой — пальцы только что жаром не опалило. Разве так бывает? Она должна была быть холодной как камень. Но нет. Одно его прикосновение делало ее живой.
Может, все дело в том, что сам он теперь не совсем человек? Некромант? Или в том, что в каждом щемяще-жгучем до горечи поцелуе Лорин он почувствовал нечто большее, чем просто похоть?
А может быть в том, что, играя с ними двумя, Судьба предназначила им быть вместе до самого конца?
…Виверна камнем падала в черную воронку, пронзая жирные хлопья багряного тумана. Он обнимал Лорин за талию, прижимая к себе. И на какой-то миг ему очень захотелось, чтобы ей, госпоже Пустошей, не было страшно.
Дно чудовищной воронки надвинулось резко и внезапно. Виверна отчаянно замолотила крыльями, пытаясь замедлить падение, и это ей отчасти удалось. Неживое тело твари с чавкающим звуком и отвратительным хрустом ляпнулось на дно Разлома, ремни, удерживающие седло, лопнули. Все завертелось перед глазами, смешиваясь в тошнотворную круговерть, затем что-то больно ударило в спину. Ругнувшись, Стефан приподнялся на руках — оказывается, он катился по пологому склону, и на его пути встретился камень, торчащий, что клык, из мелкого щебня.
Стефан быстро огляделся. Где-то наверху барахталась и шипела виверна. Скорее всего, боли она не чувствовала, но повреждения ее были таковы, что вряд ли еще раз взлетит. Вокруг плавали осклизлые клочья кровяного тумана, льнули к телу как живые. Сверху, сквозь плотную розоватую дымку, пробивался скудный солнечный свет.
Он быстро поднялся на ноги, раздумывая о том, что, конечно же, неприятно будет сдохнуть в таком месте. Куда лучше, когда над головой — чистое небо, под руками — шелковая трава, вокруг сидит десяток внуков, а сам ты глубокий старец.
— Лорин!
— Здесь я, — немедленно отозвалась она, — не вижу тебя. Ты внизу, что ли? Поднимайся. Воронка — это лишь врата. А нам ниже, гораздо ниже.
Потирая ушибленную спину, Стефан двинулся по склону вверх, шурша осыпающимися под сапогами камешками. Вот и Лорин. Держит, прижимая к груди, треугольную голову давно мертвой виверны, что-то нашептывает ей в круглое ушное отверстие. У виверны из переломанных крыльев торчат белые осколки костей, все в сгустках черной крови.
— Не взлетит больше, — подытоживает он, оглядев тварь, — куда идти-то?
— Подожди, — сквозь розоватую хмарь лицо Лорин внезапно кажется совсем человеческим, даже с нежным девичьим румянцем, — упокой ее. Вот прямо здесь и сейчас. Все равно этим путем нам уже не идти.
