— Уважаемый воспр, — заволновалась и Эмби. — Вы уж скажите… Пела же. Плачет.
— Я буду петь так, как скажете вы. Такова моя судьба, — повторила, всхлипывая Оки.
Воспр молчал. Водил ноздрями, прял ушами.
— Послушайте! Я деньги заплатила! — Оки развернула кисею. — Вот, вот!
Эмби приковыляла впритык к кисее и сунула своё круглую физиономию чуть ли не в сам ромб.
— Оки! Миэльфи! Но он же не говорящий! Не говорит, не говорит, не умеет, не может!
— Но зарок… Я буду петь, как он скажет…
— Аррррррррррр, — мягко и длинно прорычал гость.
— Что? Что? Аррррррррррр? Я буду петь «аррррррррррр»? — хлопая глазками, Оки попятилась к стене и осела на пол в углу.
— Оки, деточка! — продолжила причитать толстуха, вглядываясь в ромб. Уши её опять побледнели, а хвостик мелко затрясся. — Говорить — не может, но может забрать… Что захочет, что угодно… Тут, вот тут так написано!
Воспр поднялся с кресла. Не отрывая взгляда от Эмби, он вынул широченное благородное кольцо жёлтого металла из своей, пробегающей очередной волной, ноздри.
Подошёл к Эмби.
Бархатно обхватив запястье, приподнял её руку.
И надел кольцо на её безымянный палец.
Любое другое кольцо не наделось бы, просто не налезло бы! Это — да.
— Ох, — сказала Эмби, опуская реснички. Нет, это были не реснички, это были ресницы. Всё у неё было большущее, были большущими и они — густыми, изогнутыми, блестящими, прекрасными.
Воспр щёлкнул по кисее, убирая её. Другой рукой он всё ещё держал Эмби за запястье и сразу же потянул к выходу.
— Я не разрешаю! Ей нельзя! Вам нельзя! Она не домыла посуду! — пищала из своего угла Оки.
— Ар-ха-ха, — отозвался воспр.
