Волосы у воспра медно-каштановые, вьющиеся, а уши возвышаются над головой, пожалуй, посильнее, чем у эльфов, и тоже крайне чувствительны. Чувствительны до того, что завораживают: они находятся в непрерывном движении, наклоняются, пригибаются, разворачиваются. Порой кажется, они становятся ещё выше, а порой — укорачиваются, сжимаются, как будто пытаясь удержать, не потерять пойманный ими звук.
Большие, немного печальные глаза — два ищущих и неутомимых охотника. И эти охотники не суетливы, их нельзя назвать бегающими, но всё и вся становится их законной добычей довольно скоро и накрепко, если не навек. Воспр не просто смотрит — он улавливает, а улавливая — проживает, оценивает, определяет отношение. Это легко угадывалось по всё время меняющемуся выражению его глаз, по тончайшей мимике.
Что было трудно — так это угадать, как он одет. По его телу пробегали кисейки то одного, то другого фасона, а иногда всё это просто гасло или переплеталось в сложные сочетания, когда уже и не скажешь, что представляет собой эта кисейная мозаика. Оки в своём стабильном кисейном полусарафане выглядела куда проще и сразу это заметила, но усилием воли заставила себя не думать об этом сейчас. Усилие было титаническое, а воли оказалось не так уж много…
Словом, скользнув по гостю хотя бы мимолётным, случайным взглядом, ошибиться было невозможно: он довольно умён, он довольно богат и да — это он, воспр. Воспринимающий вид.
Усевшись в кресло, он коротко погладил подлокотник, задержавшись на декоративной заклёпке, волнообразными движениями пальцев пробежал по обивке сбоку, коснулся пальцами одной руки — пальцев другой, собираясь их сцепить, но словно передумал и ободряюще-приглашающим жестом махнул Эмби.
— Нет-нет, — заволновалась Оки. — Петь буду я. Это я… я пою, — немного смутилась она. Всё внимание воспра обратилось на неё. Он сдержанно кивнул. Оки запела.
Оки владела тремя регистрами: зубным, дробящимся и опережающего звука. Она начала с зубного.
Чуть приоткрыв рот, она позволила с бешеной и всё время меняющейся скоростью вращаться вокруг своей оси передним зубкам. Их острые края соприкасались лишь в малейшей, эфемерной степени, почти не соприкасались, но это давало тончайшие нюансы, изысканно резонирующие и диссонирующие звуки, складывающиеся в причудливую нежную мелодию. Пожалуй, только недоброжелатель мог бы заметить, что иногда вращения идут вхолостую, и мелодия сбивается, но здесь и сейчас таковых, конечно, не было и быть не могло.
