Я была в гетто три года. Потеряла всех братьев и сестричек. Ушла к партизанам 20 октября 1943 года. А связалась с ними примерно за год до этого. Было это так.
Нас с мамой возили на работу. На кирпичный завод, в 5 километрах от города. И на торфоразработки, на Московское шоссе, в 37 километрах от Минска.
Нас везли туда на пяти машинах. Шоферы были немцы, голландцы, мобилизованные в трудовую армию. И один русский паренек лет 20, по имени Миша, который был партизанским связным. Миша долго приглядывался к моей маме, нашел с мамой общий язык и открылся ей, кто он, и просил помочь. У партизан нет соли, мало муки, нет тарелок, ложек, не можем ли раздобыть?
Как раздобыть то, чего у нас уж давненько не было? Мы поменяли мамино пальто и вещи, которые у нас еще оставались, на соль, муку, я собирала у подруг ложки, котелки, одежду (в лесу все пригодится) и передавала Мише.
Миша дважды предупреждал об "акциях" по истреблению евреев. Спас дважды, а в третий раз не смог. Спасла случайность. Мама была больна, сказали, что тиф. И на работы я отправилась без нее. В этот раз Миши почему-то не было. И голландца тоже. Шоферами были незнакомые солдаты. Машины с евреями двинулись не к кирпичному заводу, как предполагалось, а в Тучинку, где расстреливали. Видно, пришла наша очередь... Это было 28 июня 1942 года. Нас подвезли к котловану. Выгнали из машин, поставили у обрыва. И с машины заработал пулемет. Я упала в яму. Меня придавило. Залило чем-то теплым. Я не сразу поняла, что это кровь убитых. Чувствую, дышу. Кажется, жива. А дышать все тяжелее. Стала выбираться из навала трупов. Выкарабкалась, пытаюсь встать на ноги. Не могу. Пуля попала в ногу. Тогда я поползла. Прочь от ямы. Доползла до кустов. Всю ночь пролежала там. А утром на меня наткнулась крестьянка, которая пасла корову. Заохала, подхватила меня на руки, притащила в свой сарай, обмыла рану. Я у нее лежала неделю. Через неделю проезжала мимо двуколка, на ней сидят немцы. Моя крестьянка их остановила и говорит, видно, про меня. "Зачем же спасала?" -- мелькнуло у меня горькое. Один из немцев подходит и спрашивает, откуда я. Деваться некуда, признаюсь, что из гетто.
-- Откуда, говору? -- переспросил он. -- По этому "говору" поняла я, что они белорусы. Только в немецкой форме. Они меня и привезли в партизанский край.
Партизанский край находился в глухих лесах, в которые немцы опасались входить. Наши леса назывались Налибоцкой пущей, они тянулись на сто километров и сливались со знаменитой Беловежской пущей, в которой до войны водились бизоны.
