а чем еще усмирить плоть как не розгой проходите мимо лучше пока не поздно
кто как мы взыскует Града Божьего и сладкого йогурта творожного
наслаждение которого ты достойна и плоть слаба и душа покойна
не закончится никогда эта игра в города они тебе «а» и ты им в ответ «а»
натура мертва на древе ларец в ларце утка и мышь
скорее всего и ты просто сейчас не спишь
129
все эти мальчики девочки одинокие филологи конца нулевых
обязательно скажут что стихотворение — это не «стих»
помянут к ночи Джойса Северянина и Гладкова
ничто не ново под луной нигде ничего не ново
официанты закрывают счета ждут пока допьешь свое пиво
после жизни чужой здесь наверное некрасиво
оставаться ждать метро помесь гари и кофеина
время ушло но наши писатели в целом писали длинно
хватит на всех несбывшейся нежности в неразборчивость самиздата
в майский озноб пересказанный нам когда-то
в лишних подробностях тонет всё и всё сохраняет память
буквы теперь ни одной наверное не исправить
буквы теперь ни одной не проступит на этих стенах
где сплошной чередой купцов и военнопленных
распускается ноль последнего турникета
где количество слов зачтется тебе за это
130
черная-черная рука уже нашла твой подъезд мальчик-с-пальчик и жалок наш балаганчик
белки в Лубянском проезде вот он висит этот щит к филенке прибит тело белое пеной спит
в яме спасибо дорогу найдем мы как-нибудь сами
следовать за приятными женскими теплыми голосами
за угол повернуть проползти хоть еще чуть-чуть
что у тебя в груди кислое яблоко с прошлой перемены а в подвале пристав за предательства и
измены
родине-матери с пряничным домиком из кнута (эта символика города смерти не так чтоб очень
проста, но и не слишком сложна)
оскверненных святынь здесь в меру экстренный телефон на прямую линию мэру там где раньше
«массаж и любые виды досуга»
как же это легко — никогда не любить друг друга
не оставить уколом прививкой «укус комариный» вакцину от горького глаза
как это легко — ничего никому не оставить по смерти, ни разу
дрожащей рукой не чертить на крови ни сердечки, ни стрелы,
пока твое сердце не лопнет в груди от межреберных мышц неумело
***
рвет занавески метель, в ощущеньях дана снаружи, в утлой печурке тлеют мертвые души
том второй — вот Аксинья когда-то была живой, мечтала выйти за управдома, к погибели вечной
сердцем влекома,
автору «Горя от ума» убирала московские дома — примерно было по двадцать комнат, но она
131
уже ничего не помнит,
кто там что делал с женою друга — главное чтоб на улице сухо.
