Юность Барона. [3 книги] | страница 31

— …Да ну тебя, Люська. Глупости говоришь.

— А оно, которое "это самое", как раз с глупостей и начинается. У замужних-то баб, — со знанием дела заявила Самарина, разливая чай по стаканам. — С умного-то с нами другое приключается. Втрескался в тебя Володя. Вот как пить дать! И, в общем-то, я его понимаю.

— Чего ты понимаешь?

— Кабы уродилась мужиком, я бы в тебя, Ленка, тоже влюбилась. В такую разумницу и раскрасавицу.

— Та-ак… Мы свалились в откровенную неприкрытую лесть. А ну-ка, признавайся, лиса Люся, ты это к чему клонишь? Никак снова собралась удрать с работы?

— Э-эх, и ничего-то от нее не скроешь. Да я всего на часик хотела отпроситься. Женькин товарищ из ДЛТ[16] позвонил. Корольков, помнишь?

— Не помню.

— Да ты что? Леонид Олегович, завсекцией? У нас еще в 1938-м с ним роман скорострельный закрутился?

— Если я буду помнить все твои романы, Люська, ни на что другое в памяти места уже не останется.

— Бе-бе-бе! Очень смешно! Короче, Корольков по секрету рассказал, что у них сегодня, после двенадцати, чулки фильдеперсовые должны выкинуть. Так я хочу пораньше пойти, очередь занять. Прикроешь?

— Ладно уж, беги. Хотя чует мое сердце, в ДЛТ одним часиком не обойдется.

— Я и на твою долю возьму. Тебе, в свете последних событий, фильдеперс очень даже пригодится.

— Опять начинаешь? — нахмурилась Елена.

— А что я такого сказала? Я ничего. Просто учишь тебя, учишь, а все без толку.

— Что-что ты делаешь?

— А то! Хотя бы изредка, Ленка, но и о себе подумать не грех. Если хочешь знать, легкий флирт женщине еще никогда не мешал. Напротив — исключительно на пользу.

— Угу. Разве что твоему доктору Шнеерзону или как там его? На пользу? — не удержалась от язвительного укола Елена.

Однако Людмила ничуть не обиделась, а лишь снисходительно пожала плечами:

— Да. И от подобных случайностей наш брат, баба, к сожалению, не застрахована. Но в свете последних достижений отечественной медицины по части средств предохранения…

— Люська, кончай! Противно слушать.

— Противно как раз другое.

— И что же?

— А то, что, при твоем пуританском образе жизни, еще два-три года — и ты превратишься в музейную селедку. У которой на уме одна только семья да художники-передвижники. Сплошь безрыбье, короче.

— Ну знаешь!

— Нет, я, разумеется, ничего не имею против твоего Алексеева. Севка — мужик работящий, неконфликтный, тихий. Опять же — тебя обожает, да и дети от него без ума. Но вот скажи, только честно, когда у вас последний раз было?