А коль побьют его, Верёвкина, воеводы Шуйского, уберутся паны в Речь Посполитую, отъедут на Дон и Днепр казаки, разбегутся холопы, куда податься ему, Матвею? Королю Сигизмунду он не нужен, Речи Посполитой царь Димитрий надобен и чтоб был ей угоден: отдаст Смоленск и иные земли порубежные, приведёт российский народ к вере латинской, церковь к унии принудит. Не исполнит — и выдаст король Матвея Верёвкина Москве, и казнят его, а пепел развеют, как было с первым самозванцем...
Но Лжедимитрий гнал подобные мысли, пытался успокоиться: ведь сначала, поди, тоже было нелегко: к Орлу отбросили. Даст бог, и нынче всё добром обернётся. Уже поспешает гетман Лисовский, по Смоленской дороге движутся к Москве хоругви усвятского старосты Яна Петра Сапеги. В Думе князь Роман Ружинский сказал:
— Перекроем, Панове, шляхи на Москву, голодом сморим москалей.
Атаман Заруцкий дохнул винным перегаром:
— Долго ждать!
Ружинский заметил ехидно:
— Пан атаман мыслит: гетман променял Речь Посполитую на тушинскую псарню?
Паны захихикали, самозванец нахмурился. Заруцкий процедил сквозь зубы:
— Я, вельможные, государю Димитрию не за злотые служу.
Князь Роман положил руку на саблю:
— Коли атаман нас оскорбляет, то паны со своими шляхтичами и уйти могут.
Лжедимитрий пристукнул каблуком:
— Панове, под стенами Москвы негоже браниться. Прав и князь Роман и атаман Иван. Будем тревожить воевод Шуйского и перекроем дороги на Москву...
Труден путь к власти, но ещё труднее удержать её. Шуйский испытал это полной мерой. К царству крался, бог весть чего натерпелся. А получив, обрёл ли покой? Боярская крамола, война с холопами, второй самозванец в московские ворота стучится...
Никому нет доверия, повсюду чудится Шуйскому измена. Поведёт взглядом по Думе — вдоль стен боярские постные рыла. Василию видится: в бородах прячутся кривые ухмылки. Особливо у князя Лыкова. А Куракин важничает: вишь, гетмана одолел. Так ли уж? Лисовский всё одно в Тушине, к самозванцу добрался, а с ним целая орда казаков и холопов...
Надобно Михаилу Скопина в Новгород слать, дабы собирал ратных людей Москве в подмогу, да со свейским королём сноситься, на службу свеев звать. Ныне достаточно сил оборонять Москву и самозванца тревожить, но о завтрашнем дне помыслить следует. Не ровен час, тушинцы всю землю российскую возмутят...
Василий Иванович уединился в горнице, служившей ему и библиотекой и кабинетом, уселся в глубокое кресло, велел позвать дьяка Сухоту. Насмешливо глянул на краснощёкого, упитанного дьяка, хихикнул:
