Зато оказались очень жизнеспособными (хотя и не в своем первоначальном виде) своеобразные «русские логаэды», возникшие независимо от античных на почве русского стиха. Появлялись они в нашей поэзии в разных формах дважды: в XVIII и XIX в. — как предки будущих дольников, и, после значительного перерыва, в XX в., уже отпочковавшись от породивших их дольников. Рассмотрим сначала первые.
Стремясь выйти за узкие пределы канонизированных в высоких жанрах ямбов, поэты XVIII в. экспериментируют в жанрах «низких», пишут хореем и трехсложниками, порой подражают народному стиху, а иногда, очень редко, создают собственные размеры, сходные с логаэдическими. Едва ли не первым был Сумароков, написавший подобными размерами несколько стихотворений, в их числе песню:
Благополучны дни
Нашими временами;
Веселы мы одни,
Хоть нет и женщин с нами…
[6]Отчетливо слышна схема –⏑⏑–⏑– (⏑) или –2–1– (1), при этом, как и в имитациях античных логаэдов, на сильных местах ударение может отсутствовать. Стих звучит легче, чем в сапфической или алкеевой строфе, но это как бы промежуточная, переходная форма: односложные и двусложные интервалы уравновешены. Прекрасные примеры чисто русских логаэдов дал в последнем периоде творчества Державин:
Тает зима дыханьем Фавона,
Взгляда бежит прекрасной весны;
Мчится Нева к Бельту на лоно,
С брега суда спущены…
(«Весна» –⏑⏑–‖⏑–⏑⏑–(⏑) или –2–1–2–(1)). Тем же размером написан и знаменитый «Снегирь», только цезура в нем стоит не после 4‑го, а после 5‑го слога: «Что ты заводишь ‖ песню военну…». Стих звучит легко для русского уха, и нужно прислушаться, чтобы заметить, что он — «неправилен», нарушает схему дактиля. Ритмическая четкость усилена цезурой.
Подобные размеры изредка встречались и в XIX в., наиболее известно часто цитировавшееся стихотворение Фета:
Измучен жизнью, коварством надежды,
Когда им в битве душой уступаю,
И днем и ночью смежаю я вежды
И как-то странно порой прозреваю…
Метрическая схема отличается по рисунку, но в принципе близка к державинской: ⏑–⏑–⏑‖⏑–⏑⏑–⏑ или 1–1–1+1–2–1. Стихи звучат так же легко. Чем это объясняется?
В обоих случаях перед нами — трехсложный размер, в котором один из междуударных интервалов сокращен с двух слогов до одного. Но двусложных остается два, т. е. вдвое больше, слух воспринимает отчетливую инерцию трехсложника, как в дольнике. Да собственно, это почти дольник, только еще не раскованный, не освобожденный от логаэдической застылости всех строк. Казалось, нужен только легкий толчок, строки Державина соединятся с фетовскими, исчезнет жесткая цезура, стяженные интервалы будут свободно передвигаться по всему стиху — и он зазвучит как в наши дни:
