Гильгамеш позвал брата, и два дня они ходили только вместе, словно в первые дни после поединка перед храмом Ишхары. Энкиду не возражал против этого. Большому пришлось выслушать бесчисленное количество восторгов по поводу растущего живота его возлюбленной. Несколько раз он подступал к Гильгамешу с расспросами: чего они ждут? Почему он постоянно должен носить с собой палицу? Но старший брат отмалчивался, не желая пугать Энкиду именем нового соперника.
На третий день, закончив утреннее богослужение перед слепящим ликом Уту, Гильгамеш, сопровождаемый степным человеком, спустился в свои покои. Когда Энкиду увидел, кто ждет их там, он разом пробормотал все заговоры, которым выучился в Уруке. Посредине комнаты стоял карлик Инанны, а вокруг него без всякого усилия со стороны вертелись блюда с древними, кружащими голову рисунками.
— Наконец-то! — воскликнул Ниншубур и, рассыпаясь в груды осколков, блюда рухнули на пол. — Госпожа моя настолько сердита, что двое суток выдумывала для тебя смерть!
— Госпожа? Какая смерть?.. — в недоумении повернулся к брату Энкиду. — Что это за мерзкий урод? Это и есть причина, по которой ты, Гильгамеш, просил меня побыть рядом с тобой? Он еще более безобразен, чем Хувава, но, быть может, я прихлопну его палицей и наваждение лопнет как рыбий пузырь?
— Палица? Не сметь! — злые черные глазки вынырнули из складок человека-груши.
— Постой, Энкиду. Про палицу пока говорить рано, — придержал Большой брата рукою. — Инанна прислала нам своего главного слугу, а, значит, она решила обождать с казнью.
— Инанна? — рот у степного человека долго не мог закрыться.
— Она самая. Видишь, какими историями обрастает наш поход за кедрами!
Ниншубур хмыкнул.
— Самонадеянность! Предоставь Инанна право выбора мне, я нашел бы способ погасить твою гордость, юноша. Но светлая богиня бесконечно милостива. Она забудет о твоих словах, ежели ты выполнишь ее просьбу.
— Просьбу?
— Именно. Инанна снисходит до того, чтобы просить тебя. — Карлик подбоченился, как делали это старейшины Урука, готовясь произнести перед Гильгамешем речь. — Росла на берегу Евфрата, юноша, плакучая ива. Ветви ее спускались к самой воде, а листья отбрасывали тень, в которой госпожа моя, светлая Инанна, возлежала со степным владыкой Думмузи. Однажды воды Евфрата всколыхнулись бурей, разрыли берег под ивой, обнажили ее корни. Вот-вот — и Евфрат надругался бы над ней: сорвал с места, погрузил в волны и понес в бескрайнее полуденное море. Но увидела это Инанна. Она поддержала деревце, взяла его в свои руки и перенесла сюда, в сад за храмом Э-Аны. Хотела Утренняя Звезда дождаться, когда оно вырастет, чтобы сделать из ствола себе праздничное ложе…
