— Мы должны жить калейдоскопически! — восклицала Вероника. Но пока что они жили не так и только предавались мечтам то о плавучем доме, который будет их возить из города в город, то о настоящем собственном доме с множеством всяческих удобств и турецкой баней. Затем дом превратился в коттедж. «Коттедж в сельской местности, — говорила Вероника. — Он будет прятаться, именно прятаться, в гуще прекрасного сада, обнесенного живой изгородью, а к белой калитке будет вести извилистая, мокрая от росы дорожка». На калитке она непременно повесит почтовый ящик и отдаст ключ почтальону, на тот случай, если он принесет какой-нибудь пакет. Почтальоны бывают очень милые, только они носят такие грубые башмаки. Да, почтовый ящик, выкрашенный в голубой цвет, и к нему маленький медный ключик. И она надеется, что в него не залезет никакая мышь и не залетит толстая пчела, приняв его по ошибке за улей. Птицы — те тоже проделывают всякие глупые штуки с почтовыми ящиками, а одна даже свила себе гнездо в кастрюле ее тети. Конечно, у Вероники будет медная кастрюля. И целый набор перчаток — для домашней работы, для мытья посуды, для сада и прочего, все разные, — и крючки, чтобы их вешать. С ярлычками. И она наймет в прислуги красивую, преданную ей девушку-шотландку, у которой будет незаконный ребенок.
— Парри, милая, — говорила Ида Парагрин, — ты будешь жить у конечной остановки трамвая, на вилле с дверями шоколадного цвета и медным дверным молотком. Как ослепительно он будет блестеть!
— Нет, знаешь, — возражала Вероника. — Я предпочла бы иметь медный звонок в виде собачьей головы с веревочным кольцом в пасти.
Мало-помалу Моргушка, Мигушка и Кивок начали замечать, что Вероника говорит о каждом новом доме, даже не упоминая о них, так, словно ей одной предстоит там жить. Это становилось еще более явным, когда Вероника заговаривала о том, как она поедет за границу. Но теперь им было все равно, они уже перестали разделять ее восторги и предвкушать все эти несбыточные радости. Вероника столько раз откладывала свои планы и всегда находила для этого какую-нибудь причину; обычно причина заключалась в том, что Веронику всецело поглощала совершенно новая и еще более прекрасная мечта. Ну, что можно поделать, если мечты о радости так изменчивы? Вероника была подлинной жертвой своих мимолетных фантазий; все необычное манило ее, все пленяло ее воображение. И ей нравилось думать о всяких запретных вещах не потому, что ей хотелось их делать или она считала, что их надо делать, но потому, что она думала, что их не следовало бы запрещать. Для нее прелесть была не в достижении цели, а в бунте против всяких запретов.
