«Во всем виноват Толстой»
Вероника Парр была счастливой находкой для своих подруг; она звала их Моргушка, Мигушка и Кивок[24]. Все три не могли жить друг без друга, а к Веронике относились с покровительственной нежностью. Они называли ее милочкой, считали ее простушкой и находили, что судьба явно благоволит к ней. Эти три молодые женщины были деловые лондонские женщины и служили в солидных лондонских конторах, а у Вероники был папа-вдовец, занимавший какой-то важный пост в управлении торгового флота (отдел насосов и подзорных труб), и это вынуждало его так много путешествовать по океану, что он с радостью ассигновал своей единственной дочери сто пятьдесят фунтов в год, с тем чтобы она могла жить, где ей захочется, вполне добродетельно и не доставляя ему хлопот. Он дал ей свое благословение.
— Веди себя как следует, — сказал он. — Второй раз девушкой не станешь, да будет тебе известно.
Так случилось, что Моргушка, Мигушка и Кивок поселили у себя Веронику — они звали ее Парри; и она начала подыскивать себе какое-нибудь легкое, приятное занятие. Как-то так выходило, что она не могла найти ничего подходящего. Вероника была очень недурна собой, белокурая, как скандинавка, с нежным цветом лица и прелестной фигурой, но эти выгодные качества тускнели из-за ее вялого характера и какой-то душевной робости, которая привела к тому, что в бесчеловечной деловой среде Веронику сразу зачислили в разряд тупиц. И хотя тысячи тупиц великолепно устроены в деловом мире, проникнуть туда просто в качестве тупицы не так-то легко. Оставалась возможность стать агентом по приему заказов на меха и белье на условиях оплаты в рассрочку, либо по сбыту сигарет на каких-то неопределенных условиях, либо угля на весьма зловещих условиях, или, наконец, стать страховым агентом на самых что ни на есть невыносимых условиях. Если бы не три ее подруги, Вероника охотно воспользовалась бы любой из этих возможностей или всеми сразу, но, к ее огорчению, они возражали очень резко, чтобы не сказать больше. И так получилось, что Вероника попросту сидела дома, читала книги и понемножку занималась рукоделием. Дом, где они жили, стоял на площади в Чизуике. Он был старый и неудобный, но отличался какой-то допотопной изысканностью и аристократизмом; даже окна в нем мыл тот самый человек, который мыл их еще четверть века тому назад. В квартире были две спальни, одна большая общая комната и маленькая кухня с черной плиткой, белой раковиной и темным шкафчиком, куда по временам забиралась страшная мышь и обгрызала мыло, пахнувшее опопанаксом.
