Каждую неделю скупщик навещал Сэдгровов и всякий раз уезжал с тем же результатом: дело не двигалось с мертвой точки. Какой-то подвох здесь есть, соображал он, что-то, о чем девушка не знает, а мать знает. Может быть, они разорились, или по уши в долгах, или с девушкой что-нибудь неладно, или, может, это мать охотится за ним? Цену он себе, во всяком случае, знал, хотя и не знал, как ему поступить. А уж продешевить себя он не хотел. Зачем он им нужен? Как бы там ни было, в присутствии Мэри скупщик готов был принять неизвестное, но стоило ему расстаться с ней, как недоверчивость брала верх: ему расставили ловушку, мать и дочь хотят насмеяться над ним!
Но уж кто действительно смеялся над ним — так это его собственная мать. А к Софи она стала относиться так плохо, что, не будь сердце этой смуглой красотки закалено против всех и всяческих превратностей, Харви, пожалуй, пришлось бы всерьез потрудиться, чтобы вернуть себе ее расположение. Но вот когда он бывал с Софи, сердце его не раздваивалось: оно нераздельно принадлежало ей, верное и неотступное, как само время.
«Софи мне милее, — думал он. — Правда, Мэри я тоже люблю, но Софи мне милее. Это уж точно. Мне надо жениться на Софи. Может, если я не сомневался бы насчет этих денег, я решил бы иначе, не знаю. Но Мэри здесь ни при чем, это я точно знаю, она в маменькиных шашнях не замешана; это мамаша ее старается меня объехать».
В другой раз ему казалось, что лучше развязаться с Софи и жениться на Мэри. Если бы он не боялся укоров совести, он женился бы на Мэри, а там будь что будет.
Так он продолжал ездить на ферму, не говоря ни да, ни нет. В октябре он вдруг решился: не сказав Сэдгровам ни слова, обвенчался с Софи Доз и перестал бывать на ферме. Он чувствовал, что поступил не совсем честно, на душе было неловко и тягостно. Кроме того, он опасался враждебной холодности миссис Сэдгров. Она, конечно, не простит ему этого. Что же касается Мэри, то для нее, бедняжки, он ничего не значил. Глупая история! В последний раз, проезжая по пустоши, он так и не заехал на ферму. Приближалась осень, яблоки уже сняли, папоротник засох, дрок отцвел и ферма, одиноко стоявшая в пустом поле, казалась еще более сиротливой, оцепеневшей, хотя и жила там огневолосая красавица, достойная стать женой джентльмена, но которую почему-то сватали за простого скупщика. Хитро придумано! Очень хитро!
5
Свадьбу справили хоть и не шикарно, но весело; молодые, правда, не уехали на медовый месяц. Из дальней деревни прибыла на праздник бабка Софи, Кассандра Фанди, глуховатая рябая старуха, со своим мужем Амосом, которого никто из родни еще не видел. Амос был не слишком умен, и вообще самый обыкновенный старикан, только весь согнувшийся, будто сломленное ветром дерево. Зато он ежедневно брился, и его голый череп отливал желтизной. Кассандра, такая же желтая, как ее супруг, давно впала в детство; она не брилась, хотя ей бы это не помешало. Смерть явно уже стояла у нее за плечами, тогда как ее муженек, по всеобщему мнению, да и по его собственному тоже, решил дожить до ста.
