Гости утверждали, что будет гроза, но Амос придерживался другого мнения и не слушал никаких доводов.
— Погреметь погремит, а там распогодится. Попугает маненько, и все тут.
— Дурак ты, дурак, — отвечала ему жена. — Ты же скоро помрешь.
— Дождь, он от луны зависит, — разглагольствовал восьмидесятилетний старец. — Схожа луна с колесом — быть дождю, не схожа — быть вёдру.
— У него ума с наперсток, — говорила Кассандра о своем супруге, — и даже того не наберется. Да еще и глух, как тетерев.
Однако прав оказался Фанди: тучи разошлись, и после церковного обряда гости отправились пировать к молодым. Но тут оказалось, что Фанди ошибся: тучи снова сгустились, и хлынул дождь. Гости сели пить чай, а потом, поскольку ливень не унимался, остались до вечера. Харви уже потерял надежду, что они когда-нибудь уберутся — уйти им действительно было невозможно, и они всё сидели и сидели. Софи в белых чулках и начищенных до блеска ботинках, в красном платье и крохотном белом переднике выглядела картинкой. Крупная, ядреная, с копной темных волос и румяная лицом.
Вдруг бабка Фанди разоткровенничалась.
— Четырнадцать раз я носила, — сообщила она. — Да, так уж, видно, господу было угодно, чтобы их, бедняжек, было у меня четырнадцать. И почти всех прибрал господь. Так что ты, Софи, с детьми не торопись.
— Не буду, бабушка.
— А вот меня, — продолжала бабка, обращаясь со своими признаниями ко всей честной компании, так сказать, — меня мать зачала от джентльмена.
Заявление это не вызвало особого интереса. Правда женщины сочувственно, даже одобрительно закивали.
— Зачала меня от джентльмена, — повторила Кассандра. — Ей бы следовало носить меня все двенадцать месяцев.
— Разве она не была замужем? — спросила Софи.
— Как не была? Была, — ответила старуха. — Только муж тут оказался ни при чем. Она дважды была замужем, да все не за тем.
— Не за джентльменом?
— Нет, не за ним. Он был богат — куда как богат, а жениться не хотел. Это уж как водится.
— Так, так! Вот и возвысилась бабка! — засмеялся Харви.
— А кто был этот джентльмен? — продолжала выспрашивать Софи, любопытство которой было сильно задето. Но Кассандра Фанди умолкла и сидела, погрузившись в свои мысли, словно китайский божок. Взгляд ее был прикован к каминной полке, на которой стояли четыре лампы (из них только одна исправная), два будильника (из которых шел только один) и цветная поздравительная открытка не меньше фута длиной с огромной надписью: «Никогда не унывай» в венке из жимолости.
