Предоставив лошади полную возможность наслаждаться видом зеленой лужайки и запахом травы, скупщик толкнул белую вертушку и направился к заднему крыльцу. Проходя двором, он обратил внимание на желтую повозку с черной надписью «Элизабет Сэдгров, Прэтл Конер».
На пороге его встретила высокая сухощавая женщина лет пятидесяти. В руках она держала чайник.
— Добрый вечер, мэм. Нет ли чего продать? — сразу же приступил он к делу, доверительно-вежливым жестом приподымая шляпу. Женщина была одета очень опрятно. Видимо, не из простых. Седая.
Она внимательно разглядывала его не отвечая.
— Холодно нынче, — попытался он завязать разговор.
Она продолжала непонимающе смотреть на него. Словно мышь на могильную плиту.
— Любой товар беру. Все, опричь лиха. Его и так хватает. Яиц нет ли? Птицы?
— Что-то я вас не припомню, — ровным хрипловатым голосом сказала миссис Сэдгров.
— А я впервые в ваших краях. Откровенно говоря, мэм, я и вообще-то недавно этим промышляю. С полгода. В прошлом году я еще воевал. Вот, ищу новых клиентов. Трудная работенка. Нечем разжиться.
Миссис Сэдгров сняла крышку с чайника, заглянула в него и закрыла с таким видом, словно увидела таракана.
— Вот так-то, — вздохнул скупщик. — А славная у вас ферма, мэм. Маленькая, но славная.
— Мне хватает, — сухо заметила хозяйка.
— Конечно, хватает. Только одиноко, поди.
— Вести хозяйство — тоже нелегкая работенка, — чуть улыбнулась миссис Сэдгров.
— Да, уж конечно, мэм, нелегкая. Но вы, как я погляжу, справляетесь на славу. Вон какие у вас скирды справные. Я, знаете, в своем деле тоже не промах, только больно оно хлопотное, а доходов никаких. Лошаденке на подковы и то не заработаешь.
— Пожалуй, я продам вам яиц, — сказала миссис Сэдгров.
— Я взял бы с полсотни, коль уступите.
— Если я и продам, то по своей цене.
— Что ж, говорите, сколько. Поторгуемся, коли не гнушаетесь.
— Гнушаюсь? Деньги — всегда деньги. Что мои, что ваши.
— Верно, мэм. А я ничего и не говорю, — поспешил согласиться скупщик, и хозяйка пригласила его в дом.
Каменный пол был устлан дорожками; в открытом очаге полыхали дрова; в большом, выкрашенном в коричневый цвет поставце на медных крюках висели кружки, а на полках, налезая друг на друга, словно рыбья чешуя, блестели тарелки. Темный ларь закрывал уходящую вверх лестницу, ведшую к маленькой дверке. В углублении под окном черная лежаночка словно манила присесть. А посреди комнаты стоял большой, добела выскобленный стол; на одном конце его было накрыто к чаю. Очевидно, кухня служила одновременно столовой. Молоденькая девушка поджаривала на огне тосты. При входе скупщика она обернулась. Какая красавица! Рыжие волосы, кожа цвета орехового ядра, глаза — голубые, руки — как у настоящей леди. Он увидел ее всю сразу — зеленый шерстяной жакет поверх черного платья, серые чулки и туфельки, — и забыл, зачем пришел, забыл про седую женщину, ее мать, про свои пятьдесят фунтов, про Софи. Все мгновенно вылетело из головы. Девушка молча разглядывала его. Он был высок, чисто выбрит, черный завиток задорно спадал на лоб.
