Но из всех времен года мальчику больше всего нравилось то время, когда созревают сливы. Сад Пейви превращался тогда в маленький рай.
— Ты заворожил эти деревья, — заявлял Дэн сыну каждой осенью, когда они собирали с них урожай. — Я посадил их лет двадцать тому назад — два ренклода и желтую сливу, но ничего на них не вызревало даже на пудинг. А цвели они всегда хорошо и были хороши с виду. Уж я им и подпорки ставил, и удобрял их, но плодов они не приносили. Я уже собирался срубить их, да тут как раз ты и появился.
Ну, а было ли от этих деревьев много толку с тех пор, как здесь поселился Мартин?
— Конечно, удача часто обманывает, и никогда она особенно не тревожила нашу семью. Однако неудача — одно, а плохая жизнь — другое. И все же думается мне, что это в конце концов одно и то же, разницы почти нет. Уж очень много на свете недоразумений; доброй половине людей и в голову не приходит все то хорошее, на что они способны, или любовь, которая схоронилась у них в глубине души.
Но ничто на свете так не льстило Дэну и не доставляло (или не могло доставить) ему столько удовольствия, как нежный дискант его сына. Мартин пел! Ни один длинный зимний вечер не обходился теперь без уроков пения, которые давал сыну гордый им отец. Комната за лавкой была самой маленькой в доме, и ни величины, ни опрятности не могли ей добавить целые груды товаров, причастных к торговой базе Мег и заполонивших углы и полки в этой комнатке пакетами, пачками и связками. В них находились железные гвозди, химические карандаши, кнопки, цинковая мазь, медные дверные петли. Тут же выстроились целые взводы бутылок: с синевато-черными чернилами, а также с красными (видимо, плебейскими), бутыли с леденцами и маслом (для смазывания волос и касторовым). Клубки бечевок, шарики синьки, мятные лепешки, мячи соседствовали со стопками новеньких тетрадок — для счета, записей и школьных. И все же комнатка оставалась уютной, и если ее обитателям было так же тесно, как птичкам в гнездах, то они и были счастливы в ней, как птички; ведь многие из них (за исключением разве ласточек) поют в своих гнездах.
Вооружившись камертоном и нотами, Дэн с Мартином приступали к занятиям. Пес дремал на коврике перед огнем; Мег засыпала довольно крепко в своем кресле, пока ее не поднимал на ноги внезапный оглушительный звон колокольчика. Она вперевалку шла в свою полутемную лавочку, причем каждый ее шаг сопровождался шумом: летела со стола керосиновая лампа, гремел уголь в ведерке, а иногда даже дребезжали оконные стекла, — и пес немедленно залезал в ее кресло. Снабдив древнего старца унцией тминного семени или какого-нибудь веселого парня — пачкой сигарет, Мег брела назад к своему креслу и опускалась прямо на пса, после чего его ужасный негодующий вопль доносился до самых небес, заглушая даже голоса Дэна с сыном.
