Песнь в мире тишины (Рассказы) | страница 68
Мальчик сидел, глядя на него так, как будто понимал все это. А может быть, и правда его любознательный детский ум уже начинал немного разбираться в бедах отца.
— Тебе-то нет нужды брать с меня пример, ты ведь будешь грамотеем. Ну, я, конечно, знаю кое-какие из этих мудреных слов, которые вы учите в школе и которые не так-то легко собрать в одно и выговорить, вот хоть «мамонт» или, скажем, «дуршлаг». С ними возишься, возишься, пока не добьешься своего и не одолеешь их. Я был когда-то такой же, как ты (яблоко от яблони недалеко падает), да и сейчас я не стал умнее. Если бы мы с тобой вместе пошли в школу и сели рядышком за парту, бьюсь об заклад, ты меня обскакал бы и мне пришлось бы надеть бумажный колпак[20] — во всем, кроме счета, тут-то уж я тебя заткнул бы за пояс. Тебе достались бы все пироги да пышки, а мне синяки да шишки, ты был бы королем, а я — жалким шутом, так что нечего брать с меня пример. Тебе только надо быть посмелее и не бояться делать то, что сам хочешь. А я вот никогда не был смелым и не делал чего хотел.
Дэн редко целовал сына, ни тот, ни другой не тяготели к подобному выражению своих чувств, зато Мег никак не могла без этого обойтись, и мальчик не оставался в долгу перед старушкой. На подбородке у нее была небольшая родинка, посередине которой рос короткий жесткий волосок, и это оказалось для Мартина неожиданным открытием, когда он впервые поцеловал ее.
Дважды в неделю отец с сыном мылись в сарайчике, предназначенном для хранения заготовок. Ванной служила половина деревянной бочки. Дэн приносил два-три ведра воды из колодца, оба они раздевались, мальчик становился на колени в ванне и плескал на себя некоторое время воду. Пока Мартин вытирался, Дэн становился в ванну и, вымыв себе лицо, руки и ноги, садился в нее. «Готов?» — спрашивал Мартин и, почерпнув воды из железного таза, поливал голову отца.
— О господи, холодновато все же сегодня утром, — говаривал Дэн. — Пожалуй, и крокодила проймет дрожь. Бр-р-р-р! Но знаешь, я езжу по долине и зимой и летом и не чувствую — бр-р-р-р! — большой разницы между ними — это все люди выдумывают. Утро ли, вечер ли, морозно или тепло — все равно я езжу по долине, и нельзя сказать, чтобы зимой мне это было менее приятно. (А ну-ка поторопись со штанами, не то я подсяду к горшку с овсянкой раньше, чем ты оденешься.) Всякие толки о зиме с ее страхами — одно лишь скудоумие. Что может быть лучше снегопада, величественнее бури, вырывающей с корнями деревья? Зимой не больше дождя, чем летом, а ты ведь обут, да и за ребрами у тебя сердце, которое не поддается простуде. (Чья же это рубашка — моя или твоя? Черт побери эти проклятые пуговицы!) Что бы там ни было, а в деревне хорошо в любое время года. Жил я как-то в Лондоне, всего лишь несколько недель, — ну и шум же там, жуть, грязь, боже ты мой, даже в масле там попадались тараканы — было и такое однажды!