— Нет, нет! Давай оставим его!
— Мне очень жаль, Вероника. Но ты не хуже меня знаешь, что все уже решено. Да, кроме того, тебе очень скоро надоело бы все это. Дети — чудовищная обуза, а стоит им подрасти, и они платят вам страшной неблагодарностью, и выходит из них черт знает что…
— Да, но я должна тебе сказать: я не могу отдать его.
— Ты будешь с ним видеться время от времени, Парри, и даже довольно часто.
— У меня такое чувство, — сказала она, — точно ты его продаешь, как ягненка.
— Полно, полно, Вероника. Пожалуйста, не говори этого, Вероника, прошу тебя.
— Но ведь ты его продаешь!
— Это нечестно с твоей стороны, и ты отлично знаешь! Ты сама согласилась. Ведь согласилась? По своей доброй воле, разве нет? Ну, честное слово, так не годится.
— Ты не любишь его и меня не любишь. Ах, зачем только мы дали ему родиться!
— Ну, если на то пошло… Я тебе прямо скажу, ты совершенно не считаешься с моими чувствами, Вероника. Я переживаю это так же тяжело, как и ты, если не еще тяжелее. Скорее всего гораздо тяжелее. Но тебе нет дела до моих переживаний, ты думаешь только о себе. Для меня это огромная утрата, но подумай о ребенке: какие великолепные условия — богатство, роскошь, образование, Уинчестер, Кембридж, наследник огромного состояния.
— Арпад! Я хочу, чтобы он был моим.
— Подожди, я еще не кончил. Мы дали слово, слово чести, и мы должны его сдержать. Порвать теперь с Кори-Эндрюсами было бы бессовестно, подло; нет, так нельзя.
— Я не выдержу этого, я умру, — сказала Вероника. Она говорила тихо, но голос ее уже не дрожал и глаза были сухие.
Через два дня после этого разговора больничный доктор сам сделал попытку переубедить мужа Вероники, но ничего не добился и только разозлил его.
Доктор, маленький человечек в больших очках, отличался такой необыкновенной вежливостью, что от одного этого можно было прийти в бешенство.
— С вашей стороны, конечно, очень любезно принимать такое участие в наших делах, но честное слово… — огрызнулся Куасс.
— Ваша жена — моя пациентка, — мягко вставил доктор.
— Совершенно верно. И я вам очень признателен. Но вы должны понять, что поскольку мы связаны определенными обязательствами, то теперь уже не можем отступить, и поэтому лучше покончить с этой неприятностью сразу. Если бы я, скажем, находился на поле боя и у меня оказалась бы раздробленной рука, а хирурга поблизости не было, я, не задумываясь, сам отрезал бы себе руку.
— И поступили бы в высшей степени неразумно, — доктор добродушно усмехнулся.
