— А кто мне даст денег на христианское погребение? — заорал муж. — Незачем это было делать: не живой же он был, мертвый.
— Но он не мертворожденный, — напомнила няня Мак-Кей.
— А крестили его мертвым, — твердил тот. — Нечего было вам лезть не в свое дело! Я бедный человек, у меня нет ни гроша за моей христианской душой. Оставьте, ради бога, нас в покое!
Странная история! Но, может быть, все это и неправда. Хотя няня-шотландка казалась именно такой женщиной, которая могла бы так поступить. Вероника не любила ее.
Иногда Вероника держала на руках крошечный комочек собственной плоти. И хотя он ничего не видел, как крот, был жалкий, как червячок, издавал малоприятные звуки и был так похож на любое другое смертное существо, что Вероника часто сомневалась, действительно ли это ее Питер или, может быть, няня спутала его с каким-нибудь другим, она никак не могла удержаться от умильного лепета, глядя на его открытый ротик и круглую головку, напоминавшую ей какого-то геральдического дельфина.
— Мой милый, крошка, сыночек любимый! — шептала она без конца.
Незадолго до выписки из больницы, в промежутках между сном и едой, она прочла большой русский роман, который принесла ей Ида Парагрин: «Анну Каренину» графа Толстого. Вероника нашла, что это в высшей степени волнующая книга. И хотя Арпад читал редко, она сказала ему, чтобы он непременно прочел этот роман, и Арпад взял его с собой.
Вероника пролежала в родильном доме месяц. За несколько дней до возвращения домой Арпад, сидя с ней в саду, рассказал ей, как он обо всем окончательно условился с Кори-Эндрюсами. Они приедут сюда с няней в день отъезда Вероники и возьмут ребенка к себе. Арпад выглядел таким красивым в своем светло-синем спортивном костюме и шафранном жилете, а его бархатный баритон звучал так внушительно, что в любом конце сада отчетливо был слышен каждый слог, даже когда он понижал голос.
— Но разве ты его не любишь? — На глазах Вероники выступили слезы, и голос ее дрожал от душевной боли.
— Да, он великолепен! — ответил ее муж. — Превосходный экземпляр, первый сорт, сразу видно породу. Кори-Эндрюсы прямо-таки в восторге от него.
— Но разве ты его не любишь?
— Поверь! Ах, господи…
— Я хочу его оставить, — сказала Вероника.
— И я бы не возражал, если бы это было возможно. Я сам был бы рад, дорогая, уверяю тебя.
— Да? — сказала Вероника.
— Но сейчас это, разумеется, невозможно, и говорить об этом уже поздно: ведь мы обо всем условились.
