— Ты слышала сказку? — решилась нарушить молчание малышка, полагавшая, что речь в ней шла об Орсолье, но та лишь отрицательно замотала головой и склонила её ещё ниже. Надо же! Кому-то вздумалось рассказывать сказки…
— Сколько их? — Тучная женщина с бледными глазами и рыхлым носом не поднимала взгляда от бумаг, в которых копалась. Она сидела в точно такой же тёмно-зелёной палатке с тусклым фонарём под самым потолком. Разница заключалась в том, что эта палатка была пуста, если не считать нескольких столов с кипами документов, тучной женщины, сидящей за одним из них, да немолодого мужчины показавшегося в проёме.
— Семьсот тридцать два, — отчитался он, устало вздыхая. День выдался выматывающим, а жизнь, наполненная подготовкой к этому дню, настолько морально изнурила человека, что теперь, удовлетворённый такими результатами, он готов был упасть и проспать целую неделю.
Женщина, однако, подняла от бумаг недовольный взгляд и, прикинув что-то в уме, обратила его к вошедшему.
— Это только треть. — В голосе её улавливались недовольство и даже некоторое возмущение.
— Чуть меньше трети, — поправил её мужчина. — И всё-таки это много. Даже если бы нам удалось вытащить только одного ребёнка, это было бы удачным исходом.
— В самом деле? — изумилась она.
Женщина встала и, бросив недовольный взгляд на стопки бумаг, начала мерить палатку шагами. Каждый лист, лежащий на любом из столов — это ребёнок. Маленький ли, или уже давно вступивший в подростковый период, живой теперь или оставшийся бездыханным в снежной пустыне… Он значился на бумаге, и где-то кто-то ещё надеялся на его возвращение. И только треть… Даже чуть меньше трети они смогли вывести. В чём-то он был прав: спасти хотя бы одного ребёнка уже было делом немалым, однако…
— А каковы потери с нашей стороны? — спросила она, по обычаю не поворачивая головы.
— Всего двадцать три человека.
Она горько усмехнулась: вот, выходит как! Спасение одного ребёнка — это событие, а двадцать три солдата, отдавших свои жизни — «всего лишь». Одна душа по её мнению стоила другой, и даже потеряй они сейчас семьсот жизней, она бы сочла это победой. Однако, он… Он не внушал ей доверия и спокойствия и, казалось, запросто мог отдать всю организацию в руки богов за одну душу с той стороны. Нет, своей собственной жизнью она хотела бы распорядиться сама.
Пауза затянулась. Ему было известно, о чём она думает. Считает его отчаянным и безрассудным, корит за отсутствующее сочувствие к павшим. О, он жалел об их уходе, но не более, чем о смерти хороших бойцов. Они свою судьбу, записываясь добровольцами, выбрали сами, и жизни свои сами были головы отдать. Большинству «солдат» было около тридцати, и почти каждый надеялся вызволить Оттуда своего ребёнка. Таких, как он — тех, кто спас своё сокровище, а теперь просто хотел помочь другим — было немного. Впрочем, «бойцы» исчислялись несколькими тысячами, а стольких детей Там не было и подавно. Ещё полторы тысячи сегодня потеряли шанс увидеть своих чад, но уйдёт из них лишь пара десятков. Прочие останутся с надеждой, что сын или дочь укрылись где-то Там и ждут их, и каждый раз с новой силой будут бросаться в бой за душу давно погибших детей.
