— Как вам здесь спится, сеньора? — спросил Алехандро, накрывая стол к ужину. Марусе понравилось, что из «мадам», она превратилась в «сеньору», словно немного сроднившись с островом.
— Божественно.
— Вы уже видели здешних фламинго? В конце сада, справа, если смотреть отсюда, небольшой пруд, там они и обитают. А знаете, почему фламинго такие оранжевые? — Алехандро изо всех сил постарался сохранить серьезное выражение лица. — Они едят слишком много моркови!
* * *
В шелест воды вплетается новый звук, знакомая мелодия… её любимый вальс Шостаковича. Её частенько насвистывал Михаил, но Марусю слегка раздражало его исполнение, муж не отличался хорошим музыкальным слухом и в самом красивом месте фальшивил. Сейчас мелодия звучит чисто, будто её исполняет артист, профессиональный мастер художественного свиста.
Маруся открывает глаза и видит Михаила. На нем смешная гавайская рубаха. Муж подходит к гамаку и начинает его тихонько покачивать.
— Ну, как ты тут? — спрашивает он, и почему-то подмигивает.
— Чудесно. А как ты… там?
— Теперь лучше. Вот, научился свистеть.
— Теперь?
— Да, когда ты готова наконец отпустить меня.
— Я? Это ты не оставляешь меня по ночам, каждое утро заставляя по новой прощаться навсегда…
— Нет, дорогуша. Мертвые остаются с живыми только если живые держат их, так сказать, на коротком поводке.
— Тогда научи меня, как продолжать жить, если всё, что существует вокруг меня, хранит отпечатки твоих пальцев, твоих слов, мыслей…
Михаил ложится рядом, и Маруся кладёт голову ему на грудь. Некоторое время они лежат молча, глядя на облака. Высоко в небе над ними пролетает пара морковных фламинго.
— Вся беда в том, что мы делим время на прошлое и будущее. На то, что уже потеряли, и то, что ещё не приобрели. На самом деле есть только настоящее, понимаешь?
— Но в моем настоящем нет тебя.
— Как это? А это кто, по-твоему? — Михаил тычет пальцем в свой живот и смеётся.
— Это всего лишь сон.
— А разве сон — не часть тебя и твоего настоящего? Ведь в нем легко помещается и наше с тобой прошлое, и будущее! Пойми, потерь не существует, пока у тебя есть память.
— Вот именно, память… Она-то и причиняет боль!
— Память услужлива, она может и освобождать от боли, если ты её об этом попросишь. Она может даже напомнить о том, чего никогда не было, — Михаил хитро улыбается.
— Это правда.
— Помнишь про рукопись? Ты можешь сжечь её, можешь умертвить автора, но история-то никуда не денется! Точно так же и я никуда не могу деться, ведь я — твоя история. Не важно, жив я или только тебе снюсь.
