Пушкин жил и работал среди иных констелляций, которые, в общем, были неблагоприятны для дальнейшего естественного развития художественной гениальности. У Шекспира была сильная эмоция потрясающе-возбуждающего характера, и она подвинула поэта на борьбу с мировым злом - на решение загадки о причине и происхождении преступлений. Пушкину жизненная судьба преподнесла неисчислимое количество мелких, ничтожных помех, которые действуют даже на душу недюжинного человека, как мелкий песок, засыпанный в шестерню движущегося механизма машины. Но к мелочам великий человек не был приспособлен ни рождением, ни своей художественной практикой: он был приспособлен к великому. Мелочи задерживали или приостанавливали работу. Это обстоятельство и было предметом многих горьких жалоб поэта. Помехи увеличились и усилились особенно в то время, когда, по естественному ходу психологического прогресса жизни, для поэта приближалась пора великих драматических созданий. Вдруг, на этой точке пути, - на великом повороте нежданно пресеклась великая жизнь! Судя по некоторым драматическим произведениям и отрывкам, поэт в своей душе носил все необходимые элементы дальнейшего творческого прогресса.
Особенно возросло беспокойство и тревожность поэта в последние два года его жизни. Объяснить это сплетнями, семейными дрязгами и прочими невзгодами сполна невозможно. Великие люди умеют стать выше этого, и поэт стал выше, и это он выразил в своей фразе: «на того я перестал сердиться...», относя эту фразу к главе государства. (Фраза приведена выше.) Эмотивность, тревожность и скорбь поэта была спутником и внешним знаком начинавшегося художественного поворота в сторону высшего творчества. Это была та эмоция, та скорбь, которая, по выражению Ренана, влечет за собою великие последствия. Это было то «святое беспокойство», которое предшествует взрыву творчества. Поэт переживал заканчивавшийся процесс духовной эволюции, с тем тихим успокоением, почти умилением, и с тою твердой решимостью, какою запечатлены все его новые художественные шаги. Следующее стихотворение иллюстрирует это состояние души:
К жене
Пора, мой друг, пора!
Покоя сердце просит,
Летят за днями дни,
И каждый день уносит
Частицу бытия.
А мы с тобой вдвоем
Располагаем жить.
И глядь - все прах: умрем,
На свете счастья нет, а есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля,
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег... (1836 год).
