Здесь выступает один встречный вопрос, требующий ответа: неужели у Пушкина не хватило сил разорвать цепи, вырваться из гнусной атмосферы, уйти навсегда от того, что он сам же называл, совершенно правильно, пошлостью, глупостью, свинством. В этом отношении поэт и сделал самые решительные шаги. Множество его стихотворений (даже больше, чем у Лермонтова) посвящены тончайшему, мучительному сознанию ошибок и прегрешений, которые он совершил в отношении охраны своего художественного дарования. В элегиях поэта, в этих ярких и глубоких, горячих и искренних порывах, которым нельзя дать другого психологического имени, как: слезы, раскаянье, как и сам поэт их называет, все главное сказано. Элегии: «Желание», «Наслаждение», «Опять я ваш, о юные друзья», «Погасло дневное светило» и др. являются яркими светочами состояния духа поэта и показывают с полной очевидностью, что поэт имел достаточные силы, чтобы поддержать и защитить себя от самого себя, исполнить первый высший долг великого человека - долг художественного самосохранения.
Современники поэта одно время говорили о понижении его таланта, и это очень тревожило поэта. Но, без сомнения, такое суждение не верно. Сам поэт, лучший и строжайший судья в этом деле, хотя жалуется в письме к жене на хандру и вялую работу («многое начал, но ни к чему нет охоты»), но говорит об этом в конце концов в таких шутливых терминах, что бесспорно ничего серьезного не случилось. «Бог знает, что со мною делается. Старам стала и умом плохам», - говорит он, применяясь к говору поволжских татар, среди которых жил тогда. «Приеду оживиться твоей молодостью, мой ангел». Без всякого сомнения, упадка таланта не было, но некоторая задержка в проявлении фактов и событий художественной работы была. Но это и должно было случиться неминуемо. Поэтому предстояло перейти в тот высший возраст художественной зрелости, который у Шекспира ознаменовался созданием его величайших драм. Предшествующие шаги уже были пройдены Пушкиным. Предстоял этот последний период, который требует той колоссальной художественной и психологической опытности, какая не дается готовой от природы, но приобретается художественной работой даже и у гениальных людей. Прежних отдельных этюдов для Пушкина уже стало недостаточно, готовились и зрели в поэтическом безмолвии заключительные аккорды художественного подвига.
У Шекспира зрелые, обширные творческие создания произошли не без особого толчка и не без особенной подготовки. Капитальной подготовкой для Шекспира послужила вся предшествующая художественная и сценическая деятельность. Но к этому еще присоединился сильнейший мотив личного характера, состоявший в глубоком эмотивном потрясении, вызванном казнями его друзей. Творческая работа великого человека, уже доведенная упражнением до высокого потенциала, получила эмотивное усиление. Такие условия лежали в основе того творческого подъема сил, с каким созданы великие трагедии Шекспира. Потрясенный казнями друзей, Шекспир испытывает глубочайшую эмоцию, и его пытливый дух направляется на художественное исследование причин и проявлений зла в душе человека. Великие трагедии были ответом на запрос собственного духа.
