Когда друзья мои женятся, им смех, а мне горе, но так и быть: апостол Павел говорит в одном своем послании, что лучше взять себе жену, чем идти в геенну и в огонь вечный - обнимаю и поздравляю тебя - рекомендуй меня баронессе Дельвиг». Поэт смело начинает приведенное письмо признанием факта, что его друзья ему изменяют, разделяя любовь к нему с любовью к своим женам. Поэт как будто сжигает корабли, ибо во всеуслышание говорит, что такие поступки его огорчают, и начинает ругаться по адресу женитьб своих друзей, вообще не думая о том, что подумают их жены. Такую поэтическую дерзость, такой мысленный набег поэт потому допускает, что он хотя и испытывает некоторое огорчение от дружеской измены, но в то же время он полон дружеского счастья и радости, только это последнее чувство он деликатно скрывает, перед новым выступающим другом, прячась для этого за нежную дымку цитаты из послания апостола. Получается бесподобная полная гамма психических актов, предъявляемая в дружеском письме в соединении с редкой стыдливой сдержанностью, заставляющей поэта откланяться, стушеваться, уйти от интимного общества новобрачных, сердечно поздравляя их и порадовавшись на них подобно няне, которая ворчит и ссорится на словах, выражая на деле бесконечную любовь своему баловню. В своем искусстве, поэт точно забавляется, играя сразу целой серией шаров и букетов, составляемых из чувств и мыслей, которые он ловит перед наблюдателем, желая нежно поласкать его взор и порадовать его сердце роем летающих фигур, из-за которых не виден фокусник-психолог-поэт.
Такую психологически-художественную печать носит следующее письмо к Вяземскому: «Ангел мой Вяземский, или пряник мой Вяземский, получил я письмо твоей жены и твою приписку. Обоих вас благодарю и еду к вам и не доеду. Какой! Меня доезжают... Изъясню после... Отовсюду получил письма и всюду отвечаю. Adieu, couplesietourdieenapparance. Прощай, князь Вертопрах и княгиня Вертопрахина. Прощай, князь Вертопрах, кланяйся княгине Ветроне. Ты видишь, у меня уже недостает и собственной простоты для переписки».
В приведенном сейчас письме сказывается теплая дружеская близость и охота нежно позабавить себя и других. А в нижеследующем письме сквозит тоже нежность и ласка, но общий фон настроения поэта иной, в виду возраста лица, к которому обращаются. Вызываемая этой разницей нравственная постановка отношений иная. Всецело господствующее здесь основное чувство - благоговение. Он кладет свою нежную печать на такую же свободную игру мыслями, при посредстве которых поэту желается дать утеху себе в своих бедах и порадовать своего собеседника. «Теперь уже вы, вероятно, в Твери, - пишет Пушкин Осиповой. - Желаю вам проводить время весело, но не настолько, однако, чтобы совсем забыть Тригорское, где после грусти о разлуке с вами, мы начинаем уже поджидать вас...» «Петербургу, - продолжает поэт, - я предпочитаю ваш прекрасный сад и красивый берег Сороти, вы видите, что у меня вкус еще поэтический, несмотря на северную прозу моего настоящего существования. Правда, что мудрено писать вам и не быть поэтом».
