не понимают, ибо им мало кто и разъяснит это. Они, бедные, только горят иногда душой и сердцем, рвутся к Богу… Прислушайтесь, что шепчет старушка, стоя на коленях перед иконою Божией Матери, когда, например, читается Апостол, Евангелие, когда говорится проповедь или когда поется Символ веры. Без толку шепчет она свою любимою молитву Иисусову и знать не хочет, что в это время читаются для нее «глаголы вечной жизни», она не чувствует нужды к живому слову пастыря. Бедная старушка, она не знает, что Символ веры есть не молитва, а исповедание веры, что здесь беспрестанное шептание посторонних молитв более чем неуместно»
[353]. Для крестьянства вера становится не основой мировоззрения, а лишь частью сельского быта, изменение же бытовой обстановки приводит к легкому отходу от Церкви. По словам пастырей начала ХХ в., их паства – православный по культуре, но по образу жизни религиозно непросвещенный народ. «Церковные ведомости» пишут о религиозном состоянии русского народа: «Наш православный народ в громадном большинстве своем до сих пор не имеет самого элементарного религиозного просвещения. Не говорим уже о целостной системе православного вероучения и нравоучения. пастыри не могут даже поручиться за то, что все их пасомые сознательно молятся Богу, сознательно принимают Таинства и участвуют в богослужениях. Конечно, по своей жизни, по внутреннему настроению души русский народ глубоко проникнут христианскими началами, но отчетливых, сознательных религиозных понятий и представлений у народа нет»
[354]. Таким прихожанам оказывалось очень легко, попав в город, влившись в число пролетариев, отойти от Церкви, поверить в проповедь революционной пропаганды. И если сами они оставались в лоне церковном в силу сложившейся привычки, полученного с детства воспитания, то молодое поколение было уже проникнуто антирелигиозной пропагандой. В период 1908–1913 гг. в Московской губернии грамотные крестьяне составляли 41,7 % – самый высокий процент грамотного населения по России
[355], – они-то и были потенциальными читателями различной литературы, среди которой могла быть и революционная. Священник Н. Колосов писал о «галерее отрицательных типов русского духовенства», созданной новейшим освободительным движением
[356]. Писатель Н. Тришников в рассказе «В доме пастыря» создал портрет благочинного, протоиерея Стигматова, – низкого интригана и деспота, который довел своих дочь и племянницу до самоубийства, а сына – до идиотизма: «Он любит только собственную особу и презирает всех остальных». Священнику, вызывавшему у читателей отвращение, противостоит святой революционер, порядочный, добрый и благородный
