И мы поехали. Тарасу я сказал, что по пустяковому делу с пропиской мне срочно надо в город на пару дней. Тарас поворчал, сказал, что отвезет меня завтра и быстро срулил в город. На стане я отдал участковому кровно заработанные деньги, плюнул вслед его "Ниве" и стал собирать вещи.
Однако мой отъезд немного задержался из-за неудавшейся попытки социалистической революции. Сейчас я расскажу, что произошло. Правда, для этого мне нужно будет немного подробнее обрисовать главных действующих лиц несостоявшегося государственного переворота и те события, которые ему предшествовали.
Во время наших вечерних возлияний, разумеется, наша компания любила поболтать о том и о сем. Темы выбирались самые разные. Обычно в начале застолья Виталя-Варвар начинал весело рассказывать всякую сермягу из своей жизни: как он, чтобы найти денег на спирт, зимой продавал соседям мешками уголь, который осенью купила на всю месячную пенсию жившая тогда с ним, а ныне покойная его бабушка; как трахал сестру своей сожительницы, предварительно очень ловко напоив последнюю до беспамятства, чтобы не мешала; как ему в нулевых подфартило выкопать на пустыре целую катушку медного провода, и две недели потом он не знал горя, завлекая все заблудшие души Казкрая к себе в сарай и устраивая там оргии на зависть Вакху.
Голос у Варвара был громкий, но в иерархии златоустов он находился где-то между выступающим по телевизору чиновником и говорящим попугаем, что, впрочем, не мешало ему громко смеяться над забавными, по его мнению, эпизодами в собственном повествовании. Он, пока все уделяли сугубое внимание водке, заменял радио, которое включают просто чтобы не было тихо.
Но по мере впадания в приятную алкогольную расслабленность, когда даже у самого молчаливого человека появляется потребность высказаться, в общий разговор потихоньку начинали включаться остальные игроки нашей сборной по литрболу. Серега постоянно что-то верещал про жизнь на зоне, про авторитетных людей, с которыми ему довелось вместе сидеть. Жанболатом под воздействием зеленого змия овладевала страсть к поэзии, и он каждый вечер декламировал, страстно дыша на окружающих перегаром, одни и те же почему-то запомнившиеся ему строчки из "Мцыри":
- Ко мне он кинулся на грудь, но я ему успел воткнуть и там три раза повернуть…
Здесь он замолкал, качал одобрительно головой, после чего всегда добавлял:
- Молодец Пушкин!
В общем, говорили о разном. Но вот бразды правления разговором брали в свои руки самые возрастные его участники (Ринат, Нургали, водитель Марат), и он неизбежно сводился к критике нынешней власти (ее я здесь благоразумно опущу) и светлым воспоминаниям о Союзе.
