Православие и русская литература в 6 частях. Часть 3 (II том) | страница 85
Интересно, что очерк Успенского начинается так: «…И.С.Тургенев сказал такие слова: «Венера Милосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года (имеется в виду французская революция конца XVIII века— М.Д.)>106. Фраза, не совсем точно воспроизведённая, взята из рассказа «Довольно» (1865). Эта парадоксальная для многих мысль (мы же осмелимся утвердить: сомнительнее революции мало что сыщется), насквозь пронизанная эстетическим чувством, как будто заставляет вспомнить Достоевского с его упованием на спасительность Красоты для мира. Подробный разговор о том впереди, но пока стоит заметить, что такое сопоставление неправомерно: для Достоевского Красота имеет осмысление на уровне религиозном, тогда как Тургенев соотносит её исключительно с земным бытием, может быть, лишь смутно связывая «выпрямляющее» эстетическое начало с его принадлежностью к чему-то над-земному — однако никак не к христианскому космосу. Не ощущая двойственной противоречивости земной красоты, Тургенев подошёл в своём осмыслении её к той черте, за которой и начинает проявлять себя эта двойственность. Он как бы пребывает где-то в сферах эстетического идеализма немецких мудрецов, подобных Шиллеру, и не отваживается шагнуть дальше. Может быть, он интуитивно опасался лишиться едва ли не последней жизненной опоры, какой не изменял он никогда в периоды самых тяжких для него внутренних кризисов?
Несомненно, такая опора недостаточна, когда она осмысляется с высоты православного миропонимания, но она же оказывается недосягаемо высокой для примитивного рационализма Писарева и Базарова.
Заметим также, что в отрицании эстетики (как и этики) Базаров повторил заблуждение Павла Кирсанова: он счёл искусство (и нравственность) принадлежностью одного лишь дворянства. Именно бездельники-дворяне, по его разумению, придумали себе от скуки все эти «пустяки», рабочему же человеку они «даром не нужны». Своё отрицание недоступных ему начал он деспотически пытается навязать окружающим. Впрочем, Базаровы — всегда деспоты.
(В советском литературоведении базаровские промахи объяснялись нередко наличием в его мировоззрении «элементов вульгарного материализма». Объяснение нелепое: всякий материализм вульгарен.)
По сути, Базаров научно-теоретически обосновывает стремление идеологии нигилизма к идеалу единообразия всего бытия. Достоевский в «Бесах» довёл подобные рассуждения до логического конца — в теории Шигалёва. Разумеется, Базаров ещё весьма далёк от шигалёвщины, однако он вступил именно на тот путь, который к ней ведёт. Не нужно, конечно, забывать, что не всякое единение между людьми ведёт к серому единообразию. Русская-то (славянофильская) мысль выработала, как мы знаем, своё понимание единства — идеал соборности, — но для соборности необходимо единение во Христе. А что стало верхом премудрости для Базарова? Что вообще стало основою его прагматизма и всех его прочих заблуждений? «Важно то, что дважды два четыре, а остальное всё пустяки» (3, 207), — заявляет он. Вот на основе этого-то примитивного рационализма Базаров и оценивает всю сложность жизни и неизбежно упрощает её.