— Одна, одна, — сказал Авросимов.
— Одна ошибочка, одна, — согласно закивал головой Боровков. — И вот я листаю, и что же вы, сударь, думаете? Вот глядите-ко, глядите-ко, где допрашиваемый свидетель капитан Майборода Аркадий Иванович определенно высказывает, что, мол, заговор, вот глядите-ко, глядите-ко, его рукою написано: «Сие ужасное скопище заговорщиков», а у вас? «Заговорщики» и только. Пропало отношение, пропало…
— Дозвольте я исправлю, — сказал наш герой, холодея.
«Как же это я допустил?!» — подумал он с ужасом, протягивая руку к перу.
— Я сам исправлю, — улыбнулся Боровков и, взяв перо, понес его к листу, но не донес и отложил на прежнее место.
— Позвольте мне, милостивый государь. Черт попутал…
— А я уже исправил. Вот так хорошо будет.
— Да как же так? — удивился Авросимов. — Вы же и не вписывали ничего!
— Нет, вписал, — сказал Александр Дмитриевич и долго глядел в глаза Авросимову. — Вписал… — и улыбнулся, словно наслаждаясь страхом нашего героя.
Так они молча смотрели друг на друга. То есть Александр Дмитриевич смотрел, а Авросимов подставлял ему под взгляд то щеку, то другую, то лоб.
— Я что имел в виду, — сказал Боровков, — а может, и не нужны эти словесные украшательства? Следствие — акт серьезный, сударь. — И он улыбнулся. — Вы сие отвергли, а в этом есть резон. Вы отвергли сознательно? Сознательно. Вы не эмоциями руководствовались. А ведь эмоции нас могут закружить да не туда завесть, сбить с толку. Поняли вы меня?
— Нет, — выдохнул Авросимов.
— Да вы поняли, поняли…
— Нет, нисколечки…
— Я что имею в виду, — сказал Боровков терпеливо, — а именно вашу честь и будущность…
— Виноват, — сказал Авросимов.
— Да я не виню вас. Ежели это сознательно, то это одно, а ежели по глупости, то совсем и другое. — И он улыбнулся.
— Не знаю, — еле слышно выдавил наш герой, моля бога, чтобы это был сон.
— Да я не виню вас, — сказал Боровков, — напротив, видя ваше замешательство, я не нахожу ответа: можно ли на вас полагаться?
«Где уж тут на меня полагаться!» — подумал Авросимов.
День был воистину ужасный. Авросимов ничего в толк не мог взять, покуда долгое сидение за бумагами не попритушило волнения. Он так стал размышлять: «Почему же правитель дел не внес исправлений? Значит, наказать меня хочет. Членам Комитета показать бумаги: вот, мол! А зачем же он мне поездку доверяет, составление важных документов? Значит, ценит? А чего же он тогда…»
Это истязание продолжалось бы долго и, может быть, согнуло бы нашего героя, как вдруг вручили ему новые опросные листы, что Комитет заготовлял для преступников, и приказали нести их к Пестелю в каземат, и там, не вступая со злодеем в откровенные разговоры, забрать у него уже ранее им составленные ответы на прежние вопросы, доставить их в следственную, а ежели что в новых вопросах будет ему неясно, разъяснить, и только.
