Хорошо, что и я не герой какой-то сраной ранобешки, про всем помогающего паладина-лоликонщика.
Утром расстались без лишних соплей и слов. Гамми молча собрал свои пожитки, включая свою долю провизии и пошел в противоположную от нас сторону. Возможно, он бы предпочел и дальше держаться реки, как и мы сами, но слова Лосия про выпущенные кишки звучали очень убедительно, отчего он рисковать не стал.
Остальная публика молча проводила бывшего товарища взглядом. Уверен, оставшиеся двое были внутренне согласны с ушедшим, но не желали оставаться в одиночестве. Единственным, кроме самого Лосия, кто был против убийства раненого, был сам Церах.
Движение вперед продолжалось.
Прокачка шла намного медленнее, несмотря на все мои усилия – просто не хватало времени. Энергия и восприятие вплотную приблизились к полусотне, да еще неплохо качалась концентрация, просто в силу использования теней.
Из навыков росли алхимия и травничество, что тоже было объяснимо.
Раненый на поправку не шел, да и вообще потихоньку загибался от сепсиса из-за попавших в рану осколков каменного копья. Хреново смотреть за тем, как человек умирает, но не в силах быть что-либо сделать.
Я бы мог вложить несколько очков в класс алхимика, но даже это не могло бы дать мне ингредиентов на создание исцеляющего зелья. Если бы они были, я бы все же рискнул – тем более что все равно собирался когда-то начать прокачку мистического алхимика.
Если бы у бабушки был хер, она была бы дедушкой.
Церах умер посреди ночи, на третий день с момента ухода Гамми. Просто в один миг он перестал дышать, что мне и удалось почувствовать благодаря высокому восприятию.
– Лосий. – Дождавшись внимательного взгляда дежурящего фехтовальщика, он, кстати, думал, что я сплю, сообщаю ему неприятную новость. – Церах перестал дышать.
Со стороны его донесся только уставший вздох заколебавшегося человека, с плеч которого только что упала неподъемная и крайне мешающая нормальной жизни ноша. Как бы бывший начальник уже уничтоженного лагеря ни цеплялся за свои принципы, какой бы не была причина его благородства, – или игры в оное, – но даже он понимал, что покойный был для нас обузой и даже немного угрозой.
Что касается умершего, то смерть его почти ничего не всколыхнула. Возможно, всему виной были раны, кровопотеря и усталость, но мне лично кажется, что он умер из-за того, что перестал бороться за жизнь. Только где-то на закорках сознания висела мысль о том, что реакция на смерть человека, – живого и дышащего, – должна была быть куда ярче. Особенно если вспомнить о том, что не пожадничай я классовых очков, то мог бы и попытаться его спасти.
