— Ваша дочь, подросток, ушла из дома и не вернулась, вас это встревожило?
Мачеха ответила:
— Видно, не захотела она больше с нами знаться, бог с ней, мы не в обиде.
А отец сказал:
— Случись что, дали бы нам знать. Теперь же нас известили.
Нельзя же считать случайностью, что удивительно схожи были не только сущность ответов, но интонации: с нас спрос короткий, мы-то ничего худого не сделали.
А когда Анастасию Федоровну попросили повторить то, что она сказала Милютиной (это мать Игоря) о Вере, она ответила:
— Ничего не говорила.
Анастасия Федоровна не хотела лгать. Она действительно забыла о своем разговоре с Милютиной. Пустой, незначащий, мимоходный разговор, зачем ему придавать значение!
— А ведь он изменил судьбу вашей дочери, едва не сломал ей жизнь.
Анастасии Федоровне напомнили то, что она тогда говорила про Веру.
— Вере я зла не желала. Никогда не желала. Разве я думала, что это плохо кончится? Верно, тогда Вера меня чем-то обидела, я сгоряча и сболтнула.
Всматриваешься в Бурдасовых, отца и мачеху, и понимаешь, что ни он, ни она не злодеи. И Анастасия Федоровна вовсе не та мачеха, что сживает со свету падчерицу. Они сегодня в суде даже жалеют Веру и готовы ей помочь. Стремясь облегчить ее участь, они идут на то, чтобы принять на себя часть вины, хотя про себя-то твердо знают, что ни в чем не виноваты.
Бурдасовы черствы и бездуховны настолько, что даже не замечают своей черствости. Она кажется им нормой. И, конечно, не обременяют себя мыслью, к чему она, их черствость, привела.
Вот, например, история со сдачей паспорта в милицию. Ведь сдали они его не от злобы, а от безразличия к переживаниям Веры. Ребенок, становясь подростком, не так уж редко подводится жизнью к развилке: одна дорога — к добру, другая — к злу. Вот тут и необходимо помочь ему. А черствый человек подтолкнет и даже не взглянет, на какую дорогу подтолкнул.
Так и сделали Бурдасовы. Когда в судебных прениях говорилось, что самая тяжкая по последствиям кража была совершена задолго до преступления, в котором виновна Вера, что у нее, у Веры, было украдено детство, как украли и юность, Анастасия Федоровна и Игнатий Семенович кивали в знак согласия, не выражая никакого протеста: пусть говорят, раз это может помочь Вере. Им-то от этого ничего не станется. Зверства себе не позволяли, значит, и укорять им себя не в чем. Они ушли из суда безнаказанными.
Но так ли это? Убожество и скудость душевного мира — одно из самых горьких лишений, на которые обрекает себя человек.
