— Слушаешь вас, простите, „их”, — бегло улыбнулся Шебалдин, — слушаешь и диву даешься: получается, я — только придаток к Ксении, на личную жизнь права не имею. Не смей о таком праве и заикаться. Иначе беда вырастет в трагедию для Ксении. А вот если у меня трагедия, то это не беда. Что ж, прикажете вернуться? ~ спросил, прервав меня, Шебалдин, не столько уязвленный, сколько желающий уязвить.
— Нет! Она вас не примет. И не только потому, что не потерпит благотворительности...
— Потому, что раскусила меня? Увидела, что в герои я не гожусь? А я ведь, правда, в герои не гожусь. И пожалуй, жалею об этом. Возможно, какой-нибудь другой человек, произойди с его женой несчастье, стал бы любить ее преданнее и горячее. Слава ему! А я так не могу. И берите каждого человека таким, какой он есть. И это гораздо человечнее, чем, прикрываясь разговорами о гуманности, напечатать „Открытое письмо” с единственной целью: вымазать дегтем того, кто „виноват” только в том, что у него не хватает сил быть выше себя самого. Нет, уж позвольте каждому человеку оставаться самим собой.
Шебалдину изменила выдержка, на этот раз он говорил раздраженно. Но нр очень. Так может раздражать и тупость собеседника. Сознание своей правоты не оставляло его. Поэтому я и сказал:
— А в ответ услышите: „Ишь, на какую принципиальную высоту вы вознесли вопрос. Дескать, в „Письме” не вас задели, а на самую гуманность замахнулись. И чтобы гуманность никак не пострадала, вы нас и наставляете: нельзя от каждого требовать, чтобы он был героем, позвольте каждому оставаться самим собой. Хорошо звучит! Только передергивать не следует. Нельзя от каждого требовать, чтобы он был героем, но от каждого можно и должно требовать, чтобы он не был дезертиром. Улавливаете разницу? А вы предлагаете нехитрый способ оправдания для дезертира: „Постиг я самого себя и разглядел, что хил я и немощен, духовный я недомерок, вот я и освобождаю себя от выполнения долга. Еще и не начав его выполнять. Имею же я право оставаться самим собой!” До чего же удачно, Алексей Григорьевич, все у вас складывается: и строгость к себе проявили, и удобства приобрели. Но вам этого мало. Вы требуете, чтобы право на „самоамнистию” все признали и уважение к дезертиру питали, не клеймите человека за то, что он не пошел против своего естества, негуманно это. Но и тут, простите, опять передернули. В чем оно, естество человека? В поисках личного оптимума? В стародавнем „рыба ищет, где глубже?” Но оптимум этот — штука весьма разнокалиберная.
