Калерия Степановна не выходила из своей комнаты, потому что... ее там не было. Калерии Степановне позвонила по телефону сестра, она с мужем обещала прийти, а в доме пусто. Калерия Степановна решила, что успеет вернуться до возвращения Бориса с работы, и понеслась за покупками. Она пришла домой, когда беда уже стряслась.
Борис бил топором по двери, его душило бешенство, ничего ему сейчас не нужно было, ничего он не хотел, только бы скорее поддалась эта проклятая дверь.
Удары гулко разносились по квартире. Конечно, соседям это было неприятно. Но они понимали, что дверь в конце концов взломать недолго, можно немного потерпеть, и шум прекратится.
Надю и на следствии, а с особой тщательностью в суде спрашивали, зачем, чего ради она ждала, пока Борис взломает дверь, ведь Она понимала, что минутой раньше, минутой позже, но он вломится в комнату, вломится, все более разъяряясь от того, что ему приходится вламываться. Ничего она толком не могла объяснить. Ей самой все, что делала после того, как услышала шаги мужа в коридоре, было пугающе непонятно. Как только закрыла дверь на ключ, она поняла, что сделала нечто не только безрассудное, но и постыдное. Но именно потому, что сделанное было нелепым и постыдным, оно стало казаться Наде непоправимым. И это тягостное, парализующее ее волю ощущение непоправимости все росло и крепло в Наде по мере того, как набирала силу ярость Бориса, как все грознее звучало его „открой”.
Где-то в глубине Надиного сознания возникало понимание, что ей необходимо сейчас же, не теряя ни секунды, открыть дверь, но трезвая мысль проносилась, тут же исчезала, никак не воздействуя на волю, не подталкивая к поступку. Надя не могла заставить себя действовать разумно. Ее все глубже засасывал страх. Страх, вскормленный непостижимой нелепостью своего поведения. Держа дверь закрытой, Надя не переставала надеяться на то, что Калерия Степановна вмешается, отведет грозу. И была еще одна надежда, что минет беда, — о ней она сказала в суде:
— Ведь не в пустыне живем. Еще пять семей в квартире.
Борис бил топором в дверь. Каждый удар оглушал Надю, наполняя ее гремучей, все заливающей тревогой, в которой тонули остатки захлебывающегося в страхе сознания. Дверь дергалась все сильнее и сильнее, еще несколько ударов, и она отворится.
Надя, натура податливая и уступчивая, обычно не решающаяся не то что словом, но даже взглядом выразить несогласие, внезапно, Сама не очень понимая, для чего это делает, схватила скалку. Может быть, для того, чтобы как-то ослабить леденящий душу страх, и стала сбоку от двери.
