Вскоре Анатоль оказался в пивной в центре внимания. Ему наливали, чтобы выпить со знаменитым, великим поэтом, и он пил со своими случайными поклонниками. Все имеют право налить поэту, потому что ему напиток нужен для вдохновения, — декларировал Анатоль.
С одним он выпивал, с другим разговаривал, с третьим братался, обнявшись и поцеловавшись, всех любил, как друзей. Сыс забыл обо мне, словно я своей неприметностью позорил его величие. Моя местная слава писателя поблекла в лучах славы Сыса. Он был в этот момент уже не поэтом, а волшебником, несущим красивое слово людям, очаровывал их своим магически-таинственным голосом, плавным движением рук.
Я остерегался одного — чтобы Анатоль в азарте не забрался на стол. Девушка-бармен хоть и знала меня, но могла не понять пафосного порыва моего друга. Однако Анатолю все же хватило разума вспомнить, что здесь не бар Дома литератора, где можно выкаблучиваться как хочешь, где все привыкли к его стебу, принимали как нечто неизбежное и по-свойски терпели.
Домой мы вернулись часа два спустя. Веретило успел приготовить завтрак, накормить мою матушку, опохмелиться. И извелся в ожидании нас. Хотя Анатоль от щедрых угощений захмелел, но от застолья не отказался. Гулять так гулять! Мы освежили нашу пьяную беседу.
Удивительно, но матушка не злилась на гостей, как обычно, когда я на кухне выпивал с дружками. Она радовалась шумным гостям, да и они относились к ней почти с любовью. Веретило закормил ее своей стряпней: «Кузьминична, попробуйте это, попробуйте и это. Вкуснятина!» И подносил ей на ложечке очередное кушанье. А Сыс лез с объятиями и поцелуями. «Зинка, моя дорогая, я тебе стихи прочитаю, нет, сочиню, потому что люблю тебя, Зинуля». Мать терпеливо слушала Сысову декламацию, мало понимая ее смысл, но так же очаровалась мелодией слов, а может, она тешилась сочной мовай Анатоля и вспоминала свою деревню, где звучал ее родной язык, который пришлось менять на «городской». И она наивно призналась, что сочинила стихотворение. Понятно, те наборы слов, что матушка придумала, не назовешь стихами, но ей, наверное, нравилась игра со словами — вот и сочинила себе верш. Сыс внимательно выслушал ее путаный пересказ произведения. Какой ни был он пьяный, но запомнил одну строчку: «Курапаты, Курапаты, адпусцiце мяне дахаты». Стихотворение повествовало о муках расстрелянных в Куропатах людей. Некоторое время спустя я прочитал стихотворение Сыса с тем же мотивом и сюжетом и дословной материнской строчкой «Курапаты, Курапаты, адпусцiце мяне дахаты».
