Но «секрет» и «тайна» русского человека заключается в том, что ему и «для себя самого» деньги не нужны. Выиграв на рулетке 200 тысяч франков, Алексей Иванович, 25‑летний кандидат университета и русский дворянин, мечтает о том, чтобы эти деньги поскорее кончились и ухитряется в три недели раздать их направо и налево. Описывая современный тип «заграничного русского», Достоевский имел в виду, как он сам это подчеркивал, не внешнюю, а внутреннюю его жизнь, которая оказалась лишенной духовной опоры и цели. И все-таки для Достоевского русский человек, страдающий от бесцельности своей жизни, в нравственном отношении стоит намного выше, чем ограниченный европейский буржуа, пребывающий в состоянии духовного ожирения. Причину же моральной несостоятельности Алексея Ивановича, этого «поэта» рулетки (так же, как и когда-то в 40‑е годы, Ордынова, «поэта» в науке), Достоевский видит в отсутствии «таланта действительной жизни», иначе говоря — в отрыве от русской национальной «почвы».
Впрочем, «почвенническая» утопия Достоевского, одной из граней которой была надежда писателя на то, что Россия избежит «Ваала» капитализма, уже в «Преступлении и наказании» дала глубокую и непоправимую трещину. Оставаясь в «Игроке» еще во многом под впечатлением летней поездки в Европу 1862 года, Достоевский как бы «повторяет» иные из мыслей «Зимних заметок о летних впечатлениях». Но априорность установки не могла заслонить для подлинного художника исторической правды, и уже в «Игроке» писатель дает первый набросок «случайного семейства» — этого печального результата русской пореформенной действительности, которая утратила, как скажет он позднее, «общую идею», действительности, в которой «все врозь». Критикуя хищнические законы европейской буржуазии, Достоевский начинает осознавать, что его гнев направлен и против капитализма в русском варианте (не случайно история разорения генеральского семейства, связанная, как видно из контекста романа, с предприятиями чисто буржуазного свойства, отнесена к прелюдии романного действия, происходящего в российских пределах). Крушение буржуазной семьи станет в романах «Подросток» и «Братья Карамазовы» одним из главных объектов художественного исследования Достоевского и будет пониматься им как грозный символ общего неблагополучия, духовной болезни всей капиталистической России.
Пожалуй, можно с достаточной степенью уверенности сказать, что в «Игроке» (отчасти это относится к повести «Село Степанчиково и его обитатели», а также к роману «Униженные и оскорбленные») уже в принципе сложилась та стилистическая особенность повествовательной формы произведений Достоевского, которая с «Идиота» (1868) станет для писателя единственно приемлемой. Напряженная атмосфера романов Достоевского, полная тайн, загадок, неожиданных встреч и катастроф, находится если не в прямой, то наверное в косвенной зависимости от формы повествования, которая, как правило, строится по законам «рассказывания» от первого лица.
