Я уже развернулся и собирался уйти, когда заскрежетал замок.
— Зайди, парень, — произнес певучий альт. — Маркус выбежал за красками, я же с охотой с тобой поболтаю. Ведь ты же, вроде как, несмотря на возраст, умный и красивенький.
Из темного коридора я вошел в мастерскую; через венецианское окно вливалось столько солнца, что обращающаяся ко мне женщина казалась тенью на фоне светового водопада. Я прищурил глаза.
— Хочешь вина? — спросила дама.
Поначалу я увидал портрет Данаи в струях золотистого дождя. Данаю с ногами, раздвинутыми смелее, чем мне кого-либо случалось видеть. Данаю — не скромную царевну, но искушающую, провоцирующую наложницу могучего божества… Картина была завершена только лишь в нижней части. Лицо было обозначено всего лишь парой мазков кисти. Я обернулся и едва удержался на ногах… Модель стояла в метре от меня, закутанная всего лишь в муслин, скорее, открывающий, чем что-либо скрывающий.
Удар молнии в стог скена, вне всяких сомнений, вызвал бы во мне меньшее впечатление. На расстоянии вытянутой руки находилась таинственная дама из языческого источника.
Кибела! Астарта! Изида!
Она подала мне кубок, наполненный карминовым напитком. Моя рука дрожала так, что несколько капель пролилось мне на руку и запятнало ее муслин.
— О Боже, какой скромный молодой человек, — засмеялась она гортанно, принимая мой ступор за проявление стыдливости. — Ничего, вино сделает тебя более смелым.
Прежде, чем я мог сделать хоть какой-нибудь жест, она склонила голову и слизала эти капли с моей ладони. Я почувствовал охватывающие меня холод и жар и не мог сдержать дрожи.
Тут же ее лицо очутилось на высоте моего. Я увидел темные глаза с расширенными зрачками, выдающиеся уста и дрожащие, словно у коня благородных кровей, ноздри; но более всего она напоминала мне дикого кота, который почуял добычу.
— Bambino, ты когда-нибудь занимался любовью с женщиной? — спросила она. И тут же ее острый ноготок проехал по моей шее до самой ключицы. — Маркус говорил, что ты быстро учишься, так что поглядим.
Я собственными глазами видел, как набухли ее сосцы под муслином. Тут же она резко приблизила свои уста ко мне, но, вместо того, чтобы поцеловать, на что я и рассчитывал, вонзила свои зубки в мое ухо.
— Поначалу ты должен узнать, что любовь — это больно… Я нравлюсь тебе, а?
— Ннну…
— В устах художника не слишком-то изысканный комплимент. А мне казалось, что ты сравнишь меня с весенней зарей, с цветком апельсина… С чем еще?…
