— Именно такимъ образомъ вы понимаете президента и Тэо?
— Да; и тутъ есть нѣчто еще худшее: въ трупахъ людей заключены трупы идей. Идеи умираютъ, какъ люди, но еще упорнѣе онѣ впиваются въ жизнь послѣ своей смерти. Вспомните идею религіознаго авторитета: когда она отжила и стала неспособна вести человѣчество впередъ, сколько вѣковъ она еще боролась за господство, сколько взяла крови, слезъ и загубленныхъ силъ, пока удалось окончательно похоронить ее. Что касается демократіи, то эта идея, какъ я думаю, еще не завершила всего, что можетъ дать; но чтобы оставаться живой, она должна измѣняться и развиваться съ самимъ обществомъ; а для Тэо она застыла, замерла на томъ прошломъ, въ которомъ онъ дѣйствительно жилъ. Рабочей партіи тогда не было; она начало чего-то новаго, чуждаго ему, и во имя своей мертвой идеи онъ не хочетъ допустить ея. Лозунгъ же «соціальнаго мира», если и могъ быть прежде сколько-нибудь полезенъ, какъ протестъ противъ бѣшеной войны всѣхъ противъ всѣхъ и безпощаднаго эгоизма побѣдителей, то теперь, когда борьба классовъ пріобрѣла новый смыслъ и несетъ въ себѣ великое будущее, онъ безнадежно исчерпанъ и не заключаетъ въ себѣ ни капли жизни.
— Какъ странно представлять себѣ вампирами людей, которыхъ знаешь! — задумчиво сказалъ Мэнни.
— И странно, и тяжело, если видѣлъ ихъ благородными и мужественными бойцами, — прибавилъ Нэтти.
Мэнни сдѣлалъ головой движеніе, какъ-будто хотѣлъ стряхнуть съ себя что-то.
— Я и самъ не замѣчаю, какъ поддаюсь вашимъ поэтическимъ образамъ, — замѣтилъ онъ съ улыбкой. — Но вотъ еще вопросъ. Если я вѣрно васъ понялъ, то вампирами люди и другія существа могутъ быть не только въ старости?
— Конечно, нѣтъ, — сказалъ Нэтти. — По народному повѣрью, вампирами становятся и мертворожденныя дѣти. Когда отживаютъ цѣлые классы общества, то мертвецы рождаютъ мертвецовъ. То же бываетъ и въ мірѣ идей: вѣдь до сихъ поръ возникаютъ еще даже новыя религіозныя секты.
— Да, а вотъ, пожалуй, самое слабое мѣсто вашей теоріи. Какъ опредѣлить моментъ, когда живое существо дѣлается вампиромъ?
— Это, въ самомъ дѣлѣ, очень трудно, — отвѣтилъ Нэтти. — Большей частью превращеніе обнаруживается гораздо позже, когда принесенный вредъ уже очевиденъ, когда вампиръ успѣлъ много выпить крови. Ужъ, конечно, не въ послѣдніе дни Тэо сталъ впервые врагомъ будущаго. Прежде меня мучила тайна этого момента. Я былъ очень молодъ, когда впервые проникся смысломъ легенды; мои выводы были тогда рѣзки, ощущенія остры. Иногда я думалъ: вотъ, я встрѣчаю разныхъ людей, живу съ ними, вѣрю имъ, даже люблю ихъ; а всегда ли я знаю, кто они въ дѣйствительности? Можетъ-быть, именно въ эту минуту человѣкъ, который дружески бесѣдуетъ со мною, невидимо для меня и для себя переходитъ роковую границу; что-то разрушается, что-то мѣняется въ немъ, — только что онъ былъ живымъ, а теперь… И меня охватывалъ почти страхъ. Ребяческое настроеніе, разумѣется.
