Честно говоря, Борис Павлович, зная обо всех слабых сторонах своей биографии и здоровья, не очень верил в то, что прорвется к высокому положению, и знал, что рано или поздно правда, которую он замалчивал, обнаружится. Он готов был ко всему. Поэтому быстро нашел, чем успокоиться. Беда невелика, думал он, главное, что война закончилась, больше нет фронта и никто ни в кого не стреляет. Действительно, смерть от пули врага ему нигде не угрожала, куда бы он ни попал после училища. Тем не менее вследствие таких неудачных перемен на военной карьере, о которой он если и не мечтал, то подумывал с затаенным желанием, пришлось поставить крест.
Значит, улучшить свою жизнь, заходя с этой стороны, не получилось... Оставался вариант, связанный с Жанной, хотя Борис Павлович и не знал, как им воспользоваться. Он планировал потянуть время и что-нибудь придумать. Но не успел...
Ближе к концу июля, пришло письмо от Прасковьи Яковлевны, в котором сообщалось, что после последнего приезда к нему она забеременела и теперь сильно страдает токсикозом, так что в ближайшее время приехать не сможет. И тут Борис Павлович понял, что не только военная карьера, но и предприимчивая Жанна пролетает мимо него: не мог же он вероломно обойтись женой, ждущей второго ребенка.
Попытка улучшить свое будущее за счет пребывания в Симферополе со всеми его возможностями обидно и бесповоротно не удалась…
Я бесконечно сочувствую молодому Борису Павловичу, который через тернии объективных помех прорывался наверх и у которого это не получилось. Пусть его поступки не отличались безукоризненностью в нравственном отношении, но они были бесхитростны и простительны, ибо он искренне хотел обрести жизнь, подобную багдадской, наполненную богатством и роскошью. Стремиться туда, где человеку чудятся вершины, никому не возбраняется, ибо вершины у каждого свои. Возможно, поэтому Прасковья Яковлевна так хорошо понимала мужа и многое прощала ему. Город, благоустроенные квартиры, асфальт, освещенные улицы и материальный достаток — это была привычная для него среда, желанная и понятная. Как же можно было, вновь обретя ее, расстаться с нею по собственной воле, без принуждения?
Этим свержением вниз бедный Борис Павлович расплачивался за право жить, за свои удачи в поединках со смертью. Все люди, причастные к решению его удела, понимали, что он попал в страшный переплет, из которого не многие бы выкрутились и уцелели, а он оказался молодцом — ему это удалось. В плену он оказался не по своей вине и это доказала военная прокуратура, отменившая поспешное решение военного трибунала. А в результате побега из плена Борис Павлович невольно очутился на оккупированной территории, иначе и быть не могло. Эти события ему не ставили в вину. Но вот за что его немцы помиловали на расстреле? Этому особисты не находили объяснений и это заставляло их перестраховываться.
