На следующий день русские гости, отоспавшись и отлежавшись после поездки, еще немало заряженные ею, ее энергией и действием, переждали непривычную для них дневную жару и под вечер поспешили в город, чтобы осмотреться и прогуляться. Правда, не в полном составе — гувернер младшего господина остался в отведенных им комнатах. Он, измученный ездой, недомогал, даже от еды отказался и пил только чай, потому что никак не мог оправиться от страха, пережитого в дороге, когда им пришлось ехать по горам, вдоль пропастей, да еще на телегах, подпрыгивающих на камнях и булыжниках. А сверху, со скал, падали камни и на путников сыпался увлекаемый камнями песок.
— От такой езды быстро стирались и разламывались колеса, — на сносном английском рассказывал гувернер хозяевам, помогая себе жестами, — с треском летели оси, и приходилось останавливаться. Мое сердце холодело от жути! Я натурально ползком отодвигался в сторону, прижимался к скалам и молил Бога только о том, чтобы выбраться живым из этого ада. А бедные-бедные возницы на месте, где твердь шевелилась под ногами и развернуться было негде, где сверху сыпались разрушенные породы и что-то с грохотом проваливалось в бездну, меняли поломанные части телег на запасные.
— О, как далека эта светлая и холодная Россия, за высокими горами, каменными и снежными... — патетически вздыхал радушный хозяин дома, по-восточному вздымая руки к небу и радуясь, что знает европейский язык. Вот бы еще русский выучить... Ведь ассирийцы — это народ-полиглот. Знание множества языков — его главная особенность и отличительная черта. Для них же — это первая приятность и польза. — Говорят, у вас там ночей не бывает. Это правда?
— Это только на Севере, в столице нашей и на поморье, — и Василий Григорьевич пускался в рассказ о белых петербургских ночах, заодно уж и о северных сияниях, поражая слушателя диковинами своей страны и заодно своей образованностью. Он говорил о реках и озерах, о морях и о Северном Ледовитом океане, где полно рыбы самых разных видов, очень-очень вкусной.
Раман потирал руки — ах, не зря он тут ублажал Моссаля, свет Петра Алексеевича, единственного попавшего в его стены русского аптекаря, рассыпался перед ним бисером. Но тот чудак все твердил: «Москва, Москва...» — а оказывается в России есть не только Москва, но и другие города. Даже есть внутри нее такие громадные страны, где один день и одна ночь составляют год. О, дивные чудеса какие!
