Москва – Багдад | страница 65
— И мосты возведены, — добавил Дарий Глебович. — Да, эта дорога — удивительное инженерное сооружение. И весьма чувствуется, что она эксплуатируется еще не так давно. Ты заметил это, дружок, — обратился он к сыну, на что тот только кивнул. — Кажется, движение экипажей открыто с 1814 года? — повернулся Дарий Глебович к своему собеседнику из каравана.
— Да, — ответил тот. — А с 1827 года устроена экспресс-почта.
На дороге имелись станции, где были помещения для бесплатного ночлега, и, начиная от Владикавказа, Гордей начал их считать, запоминая и записывая названия.
— Как удобно, когда есть ямы... — говорил он отцу, и при этом записывал новые впечатления в свой дорожный дневник, коротая время отдыха.
Тряска на горной дороге мешала писать на ходу. А на равнинной части пути Гордей писал так много, что исписал уже две толстые тетради.
— Вот, отец, будет что рассказать мне своим товарищам по возвращении! Ведь без записей я всего не запомню.
Отец его хвалил за прилежание и рассказывал, как это хорошо, когда человек ведет дневник. Такой человек не только выработает хороший стиль речи, не только многое запомнит, но обязательно на склоне лет напишет воспоминания и оставит потомкам живые свидетельства о минувшей эпохе.
— Так уж и обязательно... — засмеялся Гордей, все это не раз слышавший.
— Напрасно ты смеешься. Тебя душа позовет это сделать. Заметил, что старики любят рассказывать о своей жизни?
— Заметил.
— Это, мой друг, свойство преклонного возраста, веление природы, если хочешь знать. А представь, каким настоятельным станет это веление, если в твоих руках будет богатый дневниковый материал.
— Возможно.
— Да. Ты, мой милый, теперь обязательно еще больше всего о маме вспомни и напиши в дневнике, пока время не ушло. А то ведь скоро забудешь. И обо мне пиши — пригодится. Я тоже не вечный.
Но вот и Крестовый перевал был перейден. Они начали спуск в долину реки Белая Арагви, чтобы затем пойти по правобережью Куры до Тифлиса.
Иногда, продвигаясь по Военно-грузинской дороге, людям приходилось пересаживаться на верховых лошадей или идти пешком — так опасна и узка была годная для передвижения полоска земли между обрывами и скалами. Маршрут, давно освоенный путешественниками, все же пролегал по местности, мало похожей на дорогу в нашем понимании, не в пример милым сердцу равнинным большакам. Кроме того, тут как ни укатывай проезжую часть, а камни и валуны то и дело появлялись под ногами: то они вылезали из-под грунта, то насыпались с горных вершин. Говоря об этой части пути, нельзя умолчать о том страхе, который иногда завладевал нашими неопытными путниками вплотную. Дарий Глебович не являлся исключением. Как и Гордей, он тоже зажмуривал глаза, отворачивался от пропастей и мужественно сжимал зубы при каждом очередном шаге. Василий Григорьевич страдал так, что прощался с жизнью и собирался навсегда остаться в Багдаде, лишь бы не переживать эти адовы муки еще раз, при возвращении. При этом он всерьез просил прощения и умолял не расценивать его решение как предательство.