Места, куда они прибыли, встретили их не очень приветливо. Во-первых, с трудом нашли верблюда, хозяин которого не хотел браться за столь мелкую работу.
— У меня три верблюда, — кричал охочий до денег араб. — Или я пойду караваном, или совсем не пойду. Я не позволю другим верблюдам простаивать!
Расстояния там были небольшие, и наши путешественники вполне могли бы пройти их пешком, им так даже интереснее было бы. Верблюд был нужен только для Гордея. Но пришлось соглашаться с арабом и находить использование для всех животных.
— Садись, Глеб, на своего коня, — смеялся Василий Григорьевич. — Не идти же нам рядом с незагруженными животными, им на смех.
Во-вторых, как ни странно, этот их проводник плохо знал свое дело, путался с дорогой, вел их не туда, потом возвращался. И все объяснял тем, что ему не приходилось выполнять столь глупое задание — крутиться на пятачке суши между четырьмя берегами двух рек.
— Какой такой холм Мугейр? — бубнил он себе под нос.
— Это древнее название, — терпеливо объяснял ему Глеб.
— У нас никто не знает такого... Езжай туда, езжай сюда... А верблюды не любят воды, они пески любят, пустыню...
— Это несколькими верстами южнее города Насирия, если ты знаешь этот новый город, — уточнил Василий Григорьевич.
— Ах, туда... — мотнул головой араб и после этого прекратил бухтеть.
Пока проводник успокаивался, крутясь на пятачке территории, где Тигр и Евфрат сходились ближе всего и откуда после переправки на плотах еще и через Евфрат совсем немного оставалось пройти до нужного места, Василий Григорьевич отвлекал Гордея от явно охватывающего его раздражения.
— Эх, друг мой любезный, Гордей Дарьевич, нам путешествовать надо было в молодые годы. Так вы тогда не горели желанием. Лодку эту выстругивали. А сейчас что-то жара меня донимает, даже в эту не самую жаркую пору... — и он вытирал лицо платками, откинув бедуинские накидки, без которых им бы и вовсе пришлось горячо — вернее невыносимо.
— Мне раньше незачем было путешествовать.
— Почему так? Живее ведь все воспринималось, ярче.
— В отношении вас, достопочтенный учитель, оно, может, и так, а касаемо меня — иначе. С тех пор, как случилось это... багдадское происшествие, я даже по траве боялся ходить, цветы рвать не решался — так дорожил жизнью, так боялся навредить себе. Куда там было путешествовать?! Да и праздный интерес покинул меня. Все больше я живу по необходимости. И работаю так, и мир познаю... Без сердечного удовольствия.
