— Пойдём, — сказал Былята да тронув отрока за плечо, взмахом головы позвал за собой к Рушат вратам ведущим на джариб. Борила, без промедлению, двинулси за воином, одначе скосив немногось очи у бок на престол. И ноне, во паче спокойном пребывании, тот престол не показалси ему таким величественным и тем вяще пужающим. Здоровущим— да! Блистающим, каким-то ядрёным златом и самоцветными каменьями в основном белого и червлёного цветов— да! Но не величественным. В энтом отделанном искусной резьбой и золотом престоле не было ничавось великого, а даже наобороть мнилось у нём излишество, совсем не нужное и до зела противное душе мальчишечки. А поелику Боренька расправил свои плечи и живописав на губах насмешливу улыбку поспешил за Былятой, который подойдя к Рушат вратам, унутри палат являющих усю ту же белоснежность, вжесь отворял створку. Токмо не двухстворчату посредь врат, а иную, ту коя была справу и гляделась лишь водной створкой. Воин маленечко обождав мальчонку да выпустив егось из Чандр палаты, вышел услед за ним. Спустившись униз по ступенькам, беросы ступили на джариб. Днесь ярко солнышко освещало у тот огромадный плоский пятачок града.
Лёгохонький ветерок пробегал иноредь по волосам, по крышам несравненных полканских чертогов, а опосля подымаясь увысь гнал мохнаты, белы воблака, похожие на тех, доселе никадыка не видимых мальчиком, животинок с длиннющими руками аль приплюснутыми мордами, мнившихся от игры света у ложнице. На джарибе було полно полканов, токась тяперича вони не стояли стоямя, як у прошлый раз, а зачем-то прохаживались тама. Зрелись там и мужи полканские, и бабёнки в изумительных головных уборах, и детки— жеребятки.
— Вот, дядька Былята, — прогутарил Борила, обозрев широкий джариб. — Ни чё я у них… у эвонтих полканов не уразумею… Белы чертоги — никаки не белы, а разноцветны… Лунна палата— никака не серибриста, а бела… Усё у них наперекосяк. Былята поял мальчугана за руку, и, повернув налево, направилси по джарибу прямечком ко высоким желтовато-серым чертогам с луковками заместо крыш по поверхности которых перьливаясь горели рдяные знаки Бога Купалы— со перехлёстнутыми лучами у четырёхугольнике. Асура, каковой даровал возможность творить усякие омовения и проводил обряды очищения тела, души от хворей да духовных невзгод.
— Эт оттогось…, — немного погодя ответил воин, — чё вони в усём видять не то чаво там есть.
— Эт… как не то чаво там есть? — перьспросил мальчуган старшину беросов, иде-то внутри собе чуя, чё Былята як засегда калякаеть истинну.
