— Серафима — проникновенно провозгласил Альберт и прижался к мягкой груди.
— Чего пристал — надрывалась Серафима, выдираясь из любящих вампирьих объятий.
— Позвони ему — бубнел в подушку Альберт — Позвони ему.
— А — закричал вдруг Альберт. Серафима добралась до самого идеального, что было у него. Она настигла своими пальцами его пробор.
— Ладно — сказал Альберт, отпуская Серафиму.
— Ладно — повторил он, одергивая дубленку.
— Ладно — сказал он, отходя от кровати, по которой ползала пытаясь привести себя в порядок Серафима. — я забуду, что у меня есть жена, раз она забыла что у нее есть муж. А может быть — Альберт обидчиво закусил нижнюю губу, — Всего лишь был.
— Что сказать-то — пыхтя, спросила Серафима. Неугомонная! Она снова забралась в кокон.
Альберт бросился к кровати и затараторил.
— Сема. ты знаешь. Как обычно. Чтоб не был грубым. Ты же знаешь, как меня пугает грубость. Я ошибался… Кто не ошибался… Но я исправлюсь. Обязательно исправлюсь. верь мне — Альберт покрывал поцелуями гигантскую, похожую на морскую звезду, веснушку, сидящую на шее Серафимы.
— Хорошо. Я сказала хорошо — Серафима была не в восторге от такой пылкости своего супруга. — Я позвоню… Ты что делаешь, идиот… Иди Альберт… Опоздаешь на работу… Отстань ты!
Облыбызнув напоследок монументальную пятку, уронившую его на пол. Альберт покинул спальню. За порог квартиры Альберт Гробочинер ступил, когда его барометр показывал на ясно. Говоря начистоту, без нижнего белья, Альберт Гробочинер, живи он в те благословленные времена фальшивого гегельянства и истинного жеманства, никогда не дрался бы с корнетом на пяти шагах. Что там говорить, не дрался бы и на десяти, да и на двадцати бы ни за что не решился. Корнет — дуэлянт славный и не такой дурак Альберт, чтобы получать свинцовую горошину в сюртук, кроенный по парижским журналам, в голландскую тончайшего полотна сорочку (таких на Москве раз два и обчелся) Да и сердце инструмент хоть и не дорогой и не заметный, а все же свое родное и нечего его портить. Дело, наверняка, закончилось бы так. Пять партий по пятьсот в пул. Корнет, конечно, выиграл бы, мудрый Альберт проиграл. Потом шумная и пьяная компания. Небо звездное. Метель вьюжная. Песни. Мохнатая овчинная спина ямщика. Утонувший по самую крышу придорожный трактир. плюгавый в жилетке хозяин за стойкой. Залитая скатерть. Тусклые плошки. Шеренга бутылок.
— Гвардия. Грудь колесом. — уважительно скажет корнет. Потом запиликает скрипка, заплачет гитара и райские птицы в дешевых монисто затянут.
