Совал газету на подоконник. Мать кивала согласно, но после спохватывалась.
— Зачем ты, Володя! Это же для детей, для будущего! Чтоб выросли ну… здоровыми. Спортивными.
— Оля, не смеши. Спроси вон Ирку, она тебе скажет — фыр-пыр, вчера еще не знала, где те бассейны, а сегодня — честь школы, куда там.
Мать вздыхала и, забрав прочитанную газету, уносила ее в кладовку, сложить в стопку старых.
Ирка не говорила отцу, что она давно знает, где у них в Южноморске находится бассейн. Все равно найдет, что возразить, его не переспоришь. Да и в чем-то прав, она ведь не плавать на скорость туда ходила. А только для своего нового тела. Фигуры.
За завтраком народу оказалось неожиданно много. Все столики были заняты, между сидящих проталкивались ребята и взрослые с подносами, окликали друг друга, голоса сливались в общий неровный гул. В нем почти пропадал тонкий голос практикантки Машеньки, которая сопровождала южноморских школьников, из-за длинных волос и страдальческого выражения бледненького лица ее тут же окрестили девой Марией. Машенька ходила от столика к столику и перекрикивая гомон, рассказывала будущим чемпионам:
— Сегодня. Ваш заплыв сегодня. Хотели два, но второй отменили, так что в четырнадцать-ноль-ноль у раздевалок. Вы слышите меня? Потом награждение… — Машенька замолчала, пережидая репетиционное бряканье внезапного оркестра в углу, — экскурсия. Вечером праздничный ужин и утром автобус.
После девы Марии что-то рассказывала Ирке соседка по столу — круглолицая девушка с круглыми же глазами, Ирка механически кивала, не слушая. И поднявшись из-за стола, после новой суеты, перекрикиваний, хождения по коридорам и сидения в мягких креслах холла, вдруг оказалась сначала в автобусе, который вез их в бассейн, а потом сразу у раздевалки, где топтались, нервничая и смеясь, школьники. В душевой она что-то говорила в ответ на реплики старшеклассниц, кивала мокрым лицом, убирая волосы под смешную купальную шапочку. Подумав, кивнула на участливый вопрос Танечки Бойко — рослой, как грузчик, стеснительной девицы-легкоатлетки, да, боюсь, конечно. Но на деле ни капельки не боялась этого дурацкого заплыва. Был другой страх, что она, дура-дурой, уже целый день маячит вдалеке от любимого, даже дальше, чем бывало в школе на переменках. И нужно что-то совершить, чтобы это изменилось. Это вот — по-настоящему страшно.
Она не помнила, как шла босиком к краю бассейна, не помнила, как прыгнула после резкого свистка. Поплыла, просто так, не стараясь набирать скорость, коснувшись рукой бортика, повернула обратно, а на соседней дорожке мощно шлепала грудью и вырывалась из воды соперница, вся в стеклянных брызгах. А потом, когда осталась последняя дорожка и шум на трибунах сделался невыносимым, метался под куполом, бил по ушам, увидела на трибуне Артура. Сидел, наклонившись вперед, опирался руками на лавку. Смотрел прямо в глаза. Вот только глаза она и увидела. И больше уже никуда не смотрела.
