Обязанности Савелия были несложными. На выездном фаэтоне он возил купца Ахвердова по необходимости для решения неотложных купеческих дел, но, кроме этого, каждое утро, за исключением выходных и престольных праздников (в церковь купец всегда ходил исключительно пешком, благо располагалась она неподалёку), он должен был отвести содержанку Афанасия Серафимовича в городскую женскую гимназию, а после полудня встретить и привезти домой. Вот это, режущее слух - ''содержанка'', как выразилась Наталья, по большому секрету, на ушко, по прошествии какого-то времени, когда та достаточно пообвыклась с присутствием рядом нового работника, которого надо было и покормить и обстирать, поначалу немного коробило слух, но Савелий не стал придавать этому особого значения, хотя вдобавок ко всему Наталья обстоятельно поведала о проживающей в особняке черкешенки Марьям много интересных подробностей.
Лет с десяток назад у купца Ахвердова был телохранитель черкес Шамиль. Так случилось, что в одной из дальних поездок в горы, на фаэтон напали разбойники. Шамиль спас своего хозяина ценою собственной жизни, прикрыв Афанасия Серафимовича телом от разбойничьей пули. Именно после этого случая в доме купца и появилась угловатая девочка-подросток кавказского обличия по имени Марьям.
Шло время, девочка росла и вскоре в обширных апартаментах хозяйского дома появилась новая жиличка, поговаривали, выписанная из-за границы француженка-гувернантка. Та, по рассказу той же кухарки, обучала Марьям ''разным культурным примудростям и манерам'', давала уроки французского языка и даже приобщала к игре на фортепьяно.
- Ото я прикинула, - доверительно наклонясь, шёпотом закончила тогда кухарка, пододвигая Савелию второе блюдо - тарелку гуляша с двойной порцией мяса, - не спроста всё. Ой, не спроста! Афанасий Серафимыч под себя басурманку растит.
Она легко поднялась и вышла из-за стола, несмотря на свои довольно таки объёмные пропорции, плавно проплыла к разделочному столу, покачивая крутыми бёдрами и из-за спины парня положила в хлебницу горку тонко нарезанного, как она любила говорить, ''по-ресторанному'', хлеба, как бы невзначай при этом касаясь своей пышной грудью плеча Савелия.
- Мужик он ещё в силе, особливо не сработался. Годок-другой, перекрестит девчонку в православную веру, та и сведёт под венец. Помянёшь моё слово, Савелий. Так и будет!
Савелию было совершенно безразлично, что там было на уме у Афанасия Серафимовича, его больше интересовало другое, вот это - ''не сработался''. Какая там работа у купца? Поди и чувала пшеницы на горбу не таскал. Зато когда понял, стыдливая краска залила лицо, хорошо хоть Натальи уже не было рядом. Его больше смущало откровенное поведение Натальи по отношению к нему самому. Всякий раз, когда она, с виду, вроде бы, случайно и совершенно без всяких задних мыслей касалась его толи руки, толи плеча, толи спины, он моментально заливался кумачовой краской, а вспыхивавшее внутри, ещё неразбуженное, и от того непонятное влечение кружило голову. Однажды он набрался духу и решился на невозможное для себя: пересиливая нахлынувшее волнение, попытался неумело притянуть её к себе и поцеловать в припухлые, такие зовущие губы. Но случилось непредвиденное: Наталья откинулась назад в его объятьях и посмотрела таким укоризненным взглядом, что он оторопел, да так, что аж во рту моментально пересохло. И прочитал тогда Савелий в этом взгляде: знать - не всё, что дозволенно женщине, позволено и тебе.
