Вскоре в селе нежданно-негаданно объявилась Таиска Баринова. При встрече любопытствующие бабы принимались пытать её, что, да как? Но та, спавшая с лица за каких-то полтора месяца отлучки от дома, только отмахивалась и клонила голову, чтобы не глядеть в глаза вопрошающей товарки, да время от времени вытирать слёзы краем замызганного рукава телогрейки. На следующее утро, едва начало сереть, она была уже на колхозном дворе. Ещё на подходе к кучно стоящим женщинам, Таиска увидела нового председателя, деловито прохаживающегося обособленно в сторонке, что-то говоря, деловито жестикулируя руками.
- Во-о! - скривил в ухмылке рябое лицо Серафим Иванович, смерив подошедшую женщину прищуренным, по-мужски оценивающим взглядом. - И подмога подошла. Значитца так, бабоньки, - продолжил он, - тепла, я говорю, ждать не будем, сегодня и начнём.
- А откуда начинать-то велишь? - выкрикнула стоящая рядом Таискина соседка Ульяна Глущенчиха.
- По бля Церкового пруда, на взгорке земля уже протряхла, от оттеда и начнем, - пояснил председатель, указав рукой с вытянутым пальцем в сторону расположения пруда.
- Про чё это вы? - спросила Таиска, вопросительно посмотрев на Ульяну.
- Та всё про то же. Пахать заставляе.
- Так ведь ни быков, ни лошадей.
- А мы для чего? Вот завместо лошадей, та быков и будем, - ответила Ульяна и взгляд её глубоко посаженных глаз в тёмных обводьях от постоянного недоедания стал обречённым и неподвижным.
И впряглись бабы попарно в два ряда по шесть человек в каждом в два букаря, на скорую руку потремонтированных ''Гром-бабой''. И из последних сил, надрывно храпя от натуги, да смахивая толи солёный пот, толи слёзы застилающие глаза, рвали жилы на нескончаемой пахоте. Пробовали затянуть песню про удалого Хазбулата, не получилась песня. Это когда в праздники, да за столами, накрытыми пусть нехитрой, но такой понятной и привычной, а самое главное сытной, знакомой с детства едой-закуской, да после пропущенной стопочки-другой, да под гармонь, рвалась она, эта знакомая с детства песня украшенная ладным трёхголосым протяжным распевом на широкий простор из тесноватой от множества гостей хаты, потому что сама душа требовала её в такие минуты. А сейчас, заглохла, - надо было беречь силы. В конце загонки попадали бабы, как по команде, на ощерившееся колючей, почерневшей за зиму стернёй, поле. И, казалось в такие короткие минуты роздыха никаких сил не хватит, чтобы подняться потом, но передохнув, поднимались, поправляли лямки из сыромятной кожи вожжей на плечах и, зажав их в кулаке промеж грудей, шли, низко клонясь к земле, отмеряя новые и новые метры дрожащими, негнущимися в коленях ногами.
